Лев Лосев - Меандр: Мемуарная проза

В ноябре И.Н. попросила Эмиля привести ей адвоката и нотариуса, оформила назначение Эмиля своим доверенным лицом и уполномочила его возбудить иск о расторжении сделки с Наташей. Когда мы говорили 11 января, она была очень расстроена и возмущена. Произошло вот что. На обычном месте, в ящичке бюро, не оказалось "валютной" сберкнижки. Позвонила Наташе. Наташа сказала, что, ах да, книжку она взяла, потому что И.Н. получала слишком низкие проценты на свои пять тысяч долларов, Наташа перевела ее деньги в другой банк, где проценты будут выше, но, конечно, если И.Н, хочет, она все сейчас же вернет. Не только то сильно расстроило И.Н., что ее главными сбережениями манипулировали без спроса, но и открытие, что вообще Наташа могла производить такие манипуляции от ее имени. Об этом И.Н. не подозревала. Я успокоил ее, как мог, сказал, что раз Наташа деньги сразу же обещала вернуть, то не стоит и расстраиваться задним числом. А через неделю позвонил мне Эмиль и сказал, что у И.Н. случился микроинсульт. Состояние ее, впрочем, улучшается, Эмиль нанял круглосуточную сиделку, денег пока хватает, если надо будет еще, он мне сообщит. Прошло еще два месяца. Эмиль рассказывал мне по телефону о состоянии И.Н. — улучшающемся. Он приходил ежедневно, читал ей вслух ее любимые пьесы Островского, романы Франса и стихи. Стихи она и сама читала ему — память на стихи у нее всегда была прекрасная и от болезни не пострадала. Видимо, микроинсульт ударил по другому участку мозга — в текущей реальности И.Н. стала немного путаться. Тем временем приближалось время разбирательства в суде, назначена была предварительная встреча сторон с судьей, и вот после этой-то встречи все и случилось. По рассказу Эмиля, своих антипатий к нему как "лицу кавказской национальности" (он из московских армян) судья не скрывала, равно как и своих симпатий к его оппонентке. Но главное — другое. Наташа, выкладывая один за другим нотариально заверенные документы, рассказала судье, что И.Н., оказывается, вовсе не обменяла свою трехкомнатную квартиру на двухкомнатную "за уход". И.Н., оказывается, произвела целый ряд значительно более сложных сделок с Наташей, а вернее, с сыном Наташи, чьим доверенным лицом Наташа выступает. И.Н. продала свою трехкомнатную квартиру и купила у Наташиного сына двухкомнатную. При этом рыночную разницу в цене, более тридцати тысяч долларов, И.Н. решила не принимать в расчет, а согласилась на доплату всего в восемь тысяч. Тот факт, что и эти восемь тысяч к И.Н. ни в каком виде не попали, И.Н., очевидно, не беспокоил. Вероятно, потому, что все равно она тут же "подарила обратно" двухкомнатную квартиру сыну Наташи (еще один нотариально заверенный документ). Нет, не совсем подарила — отдала в обмен на ежемесячное пособие в 250 тысяч рублей (40 долларов). Вот сколько благодеяний, оказывается, успела И.Н. сделать Наташе и ее сыну (о котором она мне говорила: "Тупой малый, вечно ввязывается в пьяные драки"). Правда, все эти сложные трансакции проделала не сама И.Н., а Наташа по полученной от И.Н. генеральной доверенности, но с точки зрения суда — какая разница, юридическое-то лицо одно! Вот как просто облапошили И.Н., пользуясь ее слепотой: она-то думала, что подписывает доверенность, чтобы ей денег на мелкие дополнительные расходы приносили, а подписала — отдать все, что имела. Гнусная, но банальная по нынешним временам история. Впрочем, по нынешним ли только — о том, что "квартирный вопрос" испортил московские нравы, сказано было еще шестьдесят лет назад. Да и не сто шестьдесят ли? Остроумный поэт Лев Рубинштейн сказал, что моя ситуация напоминает ему "Дубровского" — оставшемуся без родового имения, мне следует сколотить банду из обиженных Наташей и пошаливать в окрестностях метро "Аэропорт". Страшным в звонке Эмиля было вот что: после встречи у судьи Наташа пришла в отсутствие Эмиля к И.Н., сменила на дверях замок и под угрозой милиции запретила Эмилю туда являться. И.Н., которая является единственной помехой окончательному Наташиному вступлению во владение обеими квартирами, оказалась полностью в ее распоряжении.

"Дом на набережной", "дом, где кино "Ударник"", но чаще всего эту цитадель наискосок через реку от Кремля называют Серым Домом. Кроме кино, в него встроены еще супермаркет "Седьмой континент" и Театр эстрады. Наш, десятый, подъезд как раз близко к театру. Кабаре своим темно- серым, угрожающим видом, милицейским патрулем и угрюмыми охранниками у дверей напоминает штаб-квартиру гестапо. Лестница хотя и обшарпанная, но, по здешним понятиям, чистая — мочой не пахнет. В квартире пять комнат — три большие и две поменьше. Очень высокие потолки. Очень большие окна. Что-то нежилое в пропорциях. Ощущение канцелярии усиливается от желтоватых дубовых косяков и филенок дверей с их непрозрачным, в выпуклом узорчике стеклом. На таких дверях, по детским воспоминаниям, должны быть синие стеклянные таблички с золотыми буквами: ДИРЕКТОР, ГЛ. БУХГАЛТЕР, БЕЗ СТУКА НЕ ВХОДИТЬ. Неожиданно тесная, даже крошечная по масштабам квартиры кухня. (Кто только мне не говорил по этому поводу: "Им еду привозили из кремлевской столовой".) Нынче квартира принадлежит афганскому министру из последнего просоветского правительства. Живет афганец в Лондоне, а квартиру сдает американскому юристу, практикующему в Москве, моему другу Деннису. Частью огромные окна выходят во двор, наполовину занятый темно-серой апсидой Театра эстрады. По наледи, побаиваясь упасть, я ходил через этот двор в "Седьмой континент" прикупить выпивки и закуски и в другую сторону — выносить мусор. Супермаркет, смысл названия которого от меня ускользает, точно такой же, как средней руки супермаркеты во Франции или в Германии, отличается от европейских только несуразно огромным кондитерским отделом — целая стена гигантских коробок шоколада. Зато фруктово-овощной отдел довольно ничтожный. В остальном продукты и цены примерно такие же, как в нашем "коопе" в Гановере, разве что, дань русским вкусам, есть нормальный, неподслащенный кефир и кое-какой выбор селедки и рыбы горячего копчения. Кефир из Иллинойса, севрюга и осетрина из Нью-Джерси! Вообще российских товаров крайне мало. Даже очень свежий на вид (и на вкус) торт с ягодами оказался привезенным из Италии. Только присев на корточки, в темном углу на нижней полке я нашел коробку любимых с детства пряников. Как на Западе, предлагают пробовать сыр, вино, подходят вежливые женщины с вопросниками для покупателей, суют какие-то купоны. А вот местная особенность — два или три охранника в униформе при входе. Один из этих парней при мне нарушил вежливый европейский декорум.

Наблюдая, как пожилой господин безуспешно возится с дверцей локера (полагается там оставлять сумки и портфели при входе), юный страж, вместо того чтобы ринуться на помощь покупателю, как сделал бы его западный коллега, заорал по-простому: "Дергайте, дергайте сильней! Что у вас силы нет, что ли?" Магазин считается дорогим. В основном, как мне показалось, туда ходят за покупками красивые молодые женщины в длинных шубах. Вынос мусора связан с некоторым этическим напряжением в мусорных контейнерах всегда копаются деловитые молчаливые люди.