Алексей Лосев - Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед

Подчеркни художественную сторону. Она гармонична, но не забудем — в начале всего середина, та внутренняя трепещущая душа произведения, которая тут внешне выражена. Что и делает эту вещь произведением искусства. И — заключение: итак… Это вещь легкая. Я продумал, мы решили…

Когда-то я комментировал античных авторов и заметил, что Бониц в своих комментариях к Аристотелю часто пишет haec supra meas vires est, это выше моих сил. Раз уж такие тузы отказываются понять… Для Боница ведь латинский,

греческий язык был как родной. Более античного человека найти нельзя. От себя добавь, что найдешь нужным. Но не увлекайся. Говори: это напоминает то-то, это относится к тому-то. А в других местах изложи подробно, особенно когда говорится об аристотелевских сравнениях с физическим или биологическим явлением.

Сейчас филология строгая стала, и все же более свободная чем в прошлом веке. Невозможно же брать в чистом виде то, что до нас дошло. Это что же, взять пустые развалины? Когда ведутся раскопки, то видно только, что какие-то глыбы стоят. Бруни издал альбом зарисовок того, что осталось от античности. Каким видели Акрополь — грубые куски… А теперь мы догадываемся, что это было такое на самом деле в свое время, подходя свободнее, чем как брал 19 век. И для того есть эстетические основания. Архитекторы, историки искусства тут много поработали. Существуют, например, реконструкции Акрополя, даже несколько. Например Торвальдсена; у него там и ступени, и разные планы. Ступени вели к главному храму, в котором было изображение Афины. Парфенон стоит на возвышении, его на 25 километров видно. Есть реконструкции и другого важного храма, Эрехтейона. Так и нам, как архитекторам, приходится реконструировать. Аристотель дошел до нас не весь. Хоть он и мало сказал в том, что дошло, об эстетике, все же мы имеем право додумывать. Вставлять от себя.

Всякое художественное произведение есть связь единичного и общего. Статуя изображает какое-нибудь частное явление. А тем не менее там выражено что-то настолько общее… Или на картине изображено болото, еще что-нибудь такое. Как у наших пейзажистов, у этого, как его… которого все ругают[26]. Прекрасные же картины! Только их натуралистически понимают. Видят мелочь. А в них же есть настроение! Если всматриваешься, начинаешь видеть произведение искусства. Иначе — только проектный эскиз, который делается в наших мастерских.

Словом, для тебя первое: отпечатать. Второе: терминология Платона. Третье: «организм», как его понимать. Четвертое: «середина», движущее начало.

Диалектика есть учение о вероятном. Вероятное может быть энтимемой. Энтимема не силлогизм. «Вы из Одессы? — Что?! Сами вы жулик!» Тут энтимема. Подразумевается, что все из Одессы жулики. Это и выражено, но умозаключение недостоверно. Или еще пример недостоверного умозаключения: «Все смелые люди обладают большими конечностями; Сократ смел, следовательно, он обладает большими конечностями».

Топика занимается диалектикой. Тут не доказательство, а только вероятность. Сегодня хорошая погода — тогда и завтра тоже будет хорошая погода. Это энтимема, не силлогизм. Ну хорошо, известный период времени наступил, когда можно ожидать хорошей погоды. Всё равно тут соображение не аподиктическое, а вероятное! Или: смотри, не попади под машину, а то вот Иван Иваныч попал под машину. Если он попал, следовательно, и ты можешь. Вероятное суждение.

Τόπος как раз и есть привлечение обстоятельства, которое может служить для доказательства. Сегодня жарко — ну тогда и завтра, возможно, тоже будет жарко. Здесь топом служит факт «сегодня жаркая погода». Он содержит вероятность продолжения такой же погоды. Операции с такими вероятностями называются топикой. Аристотель, я пришел к выводу, очень любит топику. В его «Риторике» риторическая силлогистика составляет полную аналогию аподиктической. Все речи держатся на вероятном. Все наши опоры в риторике стоят на этом. Это риторическая логика.

Эпидейктические речи не доказательные, а декламационные, для услаждения слуха. Риторика есть учение об убеждении людей. Силлогистика не служит для убеждения, в истинности силлогизма никого не хотят убедить. Там абсолютная истина. Кто возразит — дурак. А в энтимеме человек как бы сидит в театре, смотрит возможные случаи из жизни, в которых нет обязательности. Поэтика и риторика пользуются логикой диалектической, а не силлогистической. Предмет поэтики — изображение возможного и вероятного. Тут работает логика, которая не говорит ни да, ни нет, а говорит среднее. Ни да, ни нет. Так мы смотрим «Ревизора», то ли правду, то ли вымысел.

Об этом у Аристотеля «Поэтика» и «Риторика». Сюжет, который скрывается за сценой и объясняет события, — вероятный. Так может случиться. Потентное и есть предмет искусства. И вот такой крупный философ как Аристотель в своей диалектической логике поставил на одну доску то, что неопровержимо, и то, что вероятно.

Я нашел поразительное место в «Первой аналитике» о силлогизме. Есть силлогизм аподиктический, где ничего нельзя возразить: да, всё так… Но силлогизм может быть и вероятный; и там тоже своя логика, свой особый силлогизм, свои способы доказательства. Так что Аристотель видится здесь с новой стороны. У него не только небеса, строгая логика и т. д., но и вероятная логика. Суждение тут всего лишь вероятное. И этой вероятностью мы, оказывается, все время пользуемся. Разве мы говорим силлогизмами?

Например: «Приезжай-ка завтра. — Хорошо.» Разве это силлогизм? а если ты заболел и не можешь приехать? Значит, я тебе сказал вероятное, и ты мне сказал вероятное. Только в науке бывают силлогистические доказательства. Да и там встречается такое, что трудно решить, с чем мы имеем дело.

Вот тебе задание: топика как реальная насущность вероятной значимости. Три типа мышления: первое аподиктическое, второе диалектическое, о вероятном (не врешь, а доказываешь то, что тебе кажется), и третье — эристическая, софистическая логика: мнимо истинные силлогизмы и выводы.

Аристотель второй тип от третьего отличает. Диалектическая логика честная. Но не обязан же я все время говорить математически и логически точно. Наоборот, если ты софист и эристик, то, заранее зная, что получается ложный вывод, ты стараешься убедить в нем собеседника. Аристотель риторику ставит высоко. Сюда же надо относить и диалектику, которая не говорит ни да ни нет. Выходит декламатор и читает стихотворение о любви. Это любовь? да или нет? Да — потому что стихотворение действительно о любви. Нет — потому что он же не о любви своей говорит и ни к кому со своей любовью не обращается. Ты видишь пьесу. Правда она? да или нет? Все в ней такое, что может быть или не быть на самом деле. И всё это совершенно нормально. Только в случае, если ты делаешь заведомо ложные выводы, ты будешь софист. Софисты брехуны.