Дмитрий Добродеев - Каирский синдром

Египетский солдатик грузит медикаменты на тележку. Неловко снимает коробку, склянки катятся по полу.

Майор Фаузи подходит и резко бьет его в скулу:

— Яхраб бейтак!(Раздолбай твой дом!)

Глаза солдатика испуганно распахнуты, струйкой стекает кровь.

Нечипоренко тянет меня за рукав: «Не суйся!»

Всё! Загрузка в «газик» завершена, мы жмем друг другу руки, клянемся в вечной египетско-советской дружбе и покидаем госпиталь.

— Вот какой здесь, брат, феодализм! — вздыхает Нечипоренко.

Совсем как боцман в «Максимке». Мы сразу ощущаем преимущество нашего, советского строя. У нас солдат по морде пока не бьют.

Переезжаем плотину. На въезде в Сахари-сити палатка. В окошке — башка продавца, замотана в чалму, кривые зубы врастопырку, курносый, щелки глаз. Разбойник Хаджадж, ему шестнадцать лет. Он промышляет для всей своей большой нубийской семьи.

Нечипоренко подходит вразвалку и просит меня перевести:

— Хаджадж, почем сегодня ты берешь блок «Килубатры»?

Хаджадж изображает пальцами: два фунта — блок.

Реально он стоит три. А шоколад? Хаджадж называет цену. Затем торгуются консервы, пенициллин, спирт. Короче, выходит сумма за триста фунтов.

Нечипоренко бьет меня в бок: «Торгуйся, Жора!»

Я робко говорю:

— Лязим зияда (добавь еще)!

Хаджадж мотает головой, он не согласен.

Торг идет на пальцах. Так, в анонимности и тайне, происходит трансакция: Нечипоренко получает фунты, их много. Эти общаковые фунты будут незамедлительно переведены в сертификаты с желтой полосой и положены в бухгалтерию офиса в Каире.

Довольный, Нечипоренко садится в «козла», и мы уносимся, взметая тучи пыли.

И снова хозчасть. Массивный бетонный забор. Ряды колючей проволоки. Царство советской армейской коррупции. Здесь же — Первый отдел и все хозяйство бригады ПВО, скрытое от посторонних глаз.

Палящее солнце. Парит гриф. В центре плаца натянута парусина, и под ней установлен длинный стол — подобно тем, что в фильмах про колхозы. Здесь накрывают обед.

Я осторожно сажусь с краю. В центре — командир бригады подполковник Мордовин, замполит майор Свиблис, завхоз Нечипоренко, особисты Агапов и Шацкий и еще пара офицеров.

Несут обед: люля-кебаб, помидоры с луком, борщ, макароны.

Нечипоренко подмигнул, и всем разлили спирт.

Мордовин встал, в руке алюминиевая кружка:

— Ну что, товарищи, обустраиваемся? Доложим в центр, что к боевому дежурству приступили!

Мы выпиваем залпом спирт и уминаем люля-кебабы. Затем закуриваем «Килубатру».

Над нами — все так же висит, раскрывши крылья, гриф, похожий на тех, что на египетских наскальных изображениях.

Нечипоренко хлопает меня по плечу:

— Ну, Жора, ты молодец!

— Эх, египтянку бы, — молвил пожилой низкорослый сержант, отупев от спиртоколы и докуривая сигарету до самого фильтра. — Когда вошли мы в Европу в 45-м, то раком поставили всех. Независимо от национальной принадлежности. Была у нас частушка: «Хочешь — польку, хочешь — чешку. Хочешь — сзади, хочешь — сверху». Победителей не судят!

Начинается разговор о бабах. Он длится долго.

Потом мы с Нечипоренко едем в пустыню, на батарею ПВО. Нечипоренко привез солдатам плов — вязкий рис, в котором попадались кусочки курдючного сала. Сигареты и шоколад он предусмотрительно оставил на складе.

Солдаты ковыряли ложками в мисках, ругались:

— Мясо, гады, где?

— Погодь трошки, будет тебе мясо! — ухмылялся Нечипоренко.

Солдаты на позиции сидят, зарывшись в блиндажи у РЛС, и жрут жирный плов, не получая сигарет и шоколада. Они находят выход — торгуют вещами и собой и проклинают командиров.

КОМАНДНЫЙ ПУНКТ ПВО

(март-май 71-го)

Египетский денщик разрезал багет и положил туда плотную, соленую брынзу (гибна бейда). Потом дал мне старенькую бутылку кока-колы. Сочетание хрустящего багета, соленой брынзы и сладко-ароматной колы антисоветски восхитительно. Попросил еще.

Пока жевал багет, в наш КП налетели мухи. Они донимают всех и садятся на планшет.

Вызывают денщика Саида. Он входит с устройством типа примус, модель 20-х годов. Быстро-быстро гоняет ручку распылителя, из него вылетают облака отравы — сладковатой, с бензиновым душком. Сотни мух ложатся у наших полевых ботинок. Не шевелят лапками. Денщик быстро выметает мух.

Египетский дежурный офицер — капитан Хильми — невозмутимо листает «Плейбой». Ему плевать на местную мораль, он из коптской аристократии. На запястье матово поблескивает «Ролекс», спокойное лицо, и скоро — поездка в Лондон. Брахицефальный череп — ведь он потомок древних египтян. На лице — презрение к советским варварам, что переругиваются матом, торгуются из-за каждого пиастра, не верят ни в Бога, ни в черта.

Станция машет лопастями. А на командном пункте за планшетом русские солдатики в наушниках и фломастерами наносят стрелки. Могучие РЛС — радары дальнего слежения — охватывают воздушное пространство от Нубии до южных предгорьев Кавказа. Солдатики в наушниках наносят пунктиры на экран.

Наверное, из района Мертвого моря вылетел израильский «Фантом»: желтенькая ниточка на экране поползла к Эйлату, оттуда вдоль Красного моря — через Гардаку (Хургаду) — к Асуану.

«Ба-бах!» — и еще пять стрелок оторвались от Израиля и полетели через Средиземное море к Александрии. Еще сигнал в наушниках — и еще три стрелки поползли южнее Синая и дальше — через Красное море.

Все нервно зашевелились: «Фантомы!»

Главное — не дать израильтянам взорвать Асуанскую плотину — символ советско-египетской дружбы. Это попахивает мировой войной. Плотину может сковырнуть разве что атомная бомба.

Но кто их, израильтян, поймет?

Пока на планшете чертят стрелки, ко мне подходит виияковец Сергей и шепчет: — Послушай, старик, ты читал Фрейда?

Я отвечаю удивленно:

— Нет!

— Ну ты отсталый! — и он впаривает мне про подсознательные инстинкты, про комплексы Эдипа и прочую половую дребедень.

Слушаю, забыв о воздушной тревоге.

Тем временем «Фантомы» пролетели над Средиземным и Красным морями, совершили вираж над Гардакой (Хургадой), Бени-Суэйфом, Мансурой, Комомбо и направились к Асуану.

— Да где же наши?! — бьет кулаком от злобы советский хабир-полковник.

Однако стрелки неудержимо (а сзади — еще три такие же) ползут к суданской границе, все ближе к Асуану. На бреющем (как нам доложат позже) полете проносятся над ГЭС и с той же скоростью уходят назад к Синаю.

Над нашими головами лопаются звуковые барьеры.

Смертельная опасность миновала.