Готфрид Леске - Немецкие бомбардировщики в небе Европы. Дневник офицера люфтваффе. 1940-1941

То, что наши летчики каждый день рапортовали в Берлин о своих успехах, подтверждает предвидение нашего Высшего командования. Уже тогда наши командиры подготовили люфтваффе к ударам по вражескому флоту, потому что слишком хорошо знали, что наши враги готовятся к войне против нас. Но это не все. Уже тогда наши летчики не только бомбили корабли. Они бомбили доки, автотрассы и железные дороги. За шесть недель, как рассказал Пуцке, более сотни поездов между Валенсией и Барселоной они или уничтожили, или остановили попаданием в локомотив. Очень хорошая работа.

Я просто в восторге от этой группы люфтваффе. Ни о чем таком я даже не подозревал. Все это просто великолепно. Что меня поразило, так это то, что некоторые машины имеют просто гигантский налет. Конечно, еще до войны было множество дальних перелетов, Линдберга, нашего капитана Моро или маршала Бальбо. А потом наша «Люфтганза» организовала транспорт в Южную Америку — задолго до того, как «Американские клиперы» пересекли Тихий океан и Атлантику. Спору нет, их пассажирские самолеты были гораздо элегантнее наших бомбардировщиков. Конечно, если джентльмен платит кучу денег, он хочет получить условия покомфортабельнее, чем могли предложить мы. Но эти клиперы не могли нести бомбы и пулеметы, и они не брали столько горючего. Они просто летели с одного континента на другой и не думали о том, что надо возвращаться.

Главное следствие этого то, что мы имеем сейчас так много дальних самолетов. Наша авиационная промышленность вне конкуренции. Сейчас они в массовом производстве, но рождались в настоящем бою. Они держат нос по ураганному ветру и возвращаются домой на одном крыле.

Паршивая погода. Ливень с горошину, а через минуту чистое небо. Шли на 3000 метров, но потом пришлось клюнуть носом и пробить толстый слой облаков, чтобы выйти в хорошую видимость. Мы в разведывательном полете, так что нужно всего лишь смотреть. Но мы видим только океан. Он сегодня ярко-зеленый. Иногда видим контур английского побережья, потом снова идем в тумане, потом опять бесконечный океан. Ледерер отсылает донесения о погоде. Обер-лейтенант Фримель сам себя развлекает: издает губами такие смешные звуки, — я слышу через переговорник. Он всегда так делает, когда нервничает. Самолет затрясся, как старая повозка на деревянных колесах. Внезапный шквал, но бывало и похуже. А под нами все вода и вода.

Когда часами летишь над водой, ты не должен управлять самолетом, ты им правишь как кораблем. Нет ни дорог, ни рек, ни озер, чтобы обозначить тебе твое положение. Нет регулярных морских путей, отмеченных, как в мирное время, кораблями. И не у кого запросить твой пеленг. Обер-лейтенант постоянно возится с компасом и треугольником, вычерчивает наше движение. Принимает донесения Ледерера о погоде. Но это не так важно, погода здесь меняется слишком быстро.

Вода, ничего, кроме воды. Представим, что мы потерялись. Если закончится топливо, мне придется сажать машину прямо на воду, и тогда, скорее всего, нам конец.

Даже с нашими надувными лодками. Даже если мы успеем передать по рации наши координаты, будет чертовская удача, если нас найдет наш корабль, пока мы живы…

Обер-лейтенант припал к стеклу. Я тоже ее вижу. Черная точка. Но тут облако опять встает между нами. Мы закладываем вираж и возвращаемся назад. Я бросаю машину вниз, и мы оказываемся ниже облачности. Обер-лейтенант Фримель начинает считать. Восемнадцать. Восемнадцать английских кораблей. Прекрасно.

Так что мы нашли большой конвой. И там два крейсера. Теперь они нас заметили, зенитки захлопали вокруг нас.

Двумя секундами позже мы ныряем в облако. Обер-лейтенант диктует Ледереру донесение. Дает точные координаты. Пока Ледерер передает сообщение, наши бомбардировщики уже готовы и через несколько минут лягут на курс. Эти посудины не отнимут у них много времени. Эх, не можем мы сами щелкнуть по ним. Было бы у нас хоть несколько яичек. Тебе лично никакой пользы, что ты их нашел. Плоды победы пожнут другие. Но штаб, конечно, понимает, что разведка так же важна, как все остальное.

Мы поворачиваем домой, гордые за себя, что выполнили свой долг.

30 июля 1940 г

Сверхчеловек

Оберстлейтенант Вагнер собирается попробовать летать на планерах. Сегодня после обеда я рассказывал ему, как начинал это дело. Он хотел знать буквально все, так что мне пришлось рассказать про всю мою летную жизнь. Как оказалось, мы оба совершили свой первый полет в Рейнских горах.

Сначала он спросил меня, как я приобщился к полетам на планерах. Я признался, что это была не моя личная инициатива. Это была инициатива Клауса. Мы учились в одном классе, и он на летние каникулы собирался на Рейн, а я просто поехал с ним, потому что мне нечего было делать и родители не возражали. Интересно, как сейчас Клаус. Может быть, он переболел, не то что я. Обязательно напишу ему в ближайшие дни…

Когда мы в первый раз поехали на Рейн, я даже не знал такого слова «планер». Клаус же кое-что в этом уже понимал. Он прочитал несколько книг на эту тему и даже знал кое-кого из тех, кто летал с Вассеркуппе[15].

Так это у меня начиналось. А когда через месяц вернулся домой, я уже вовсю болел планерами. За тот месяц я был в воздухе только пять раз, да и то всего один раз больше трех минут. Я все помню так ясно, будто это было вчера. Такое невозможно забыть. Так что этого оказалось вполне достаточно, чтобы полет вошел в мою плоть и кровь. С того момента меня волновали планеры, и больше ничего. За зиму я вычертил конструкцию и построил небольшой планерок, а летом мы опять двинули в горы.

Я рассказывал все это оберстлейтенанту Вагнеру почти целый час. Вспоминаю наш разговор и, честное слово, не знаю, зачем все это записал. Не собираюсь же я, в конце концов, писать свою автобиографию. А может, собираюсь? Честное слово, не знаю. Как бы то ни было, меня всегда подмывало с кем-нибудь об этом поговорить. Потому что те дни на Рейне значили для нас, мальчишек, слишком много, те недели, когда мы не могли говорить ни о чем другом, кроме ветра, восходящих потоков, хвостового оперения, угла атаки…

Конечно, рассказывать кому-то о таких вещах не слишком удобно. А если все это записать, то выглядит уже не так сентиментально.

Я вряд ли сильно преувеличу, если скажу, что те недели в Рейнских горах заложили фундамент современного немецкого люфтваффе. Самого мощного в мире воздушного флота. Именно тогда зародилась страсть нашей молодежи к полетам. Именно тогда мы стали фанатиками авиации. Тогда мы стали одновременно и инженерами, и техниками, и даже изобретателями. Тогда упали зерна нашего воздушного фронта, целой армии летчиков, которые как из-под земли выросли, когда фюрер дал приказ.