Владимир Климович - Письма с фронта лейтенанта Климовича

Дорогие мои! В пять часов утра, когда ночную тьму прорезали огненные стрелы минометов, я, под артиллерийские салюты и дробь пулеметов, вступил на дорогу и отправился в люди. Фронтовая дорога… Шлепая по колено в грязи, спотыкаясь и проваливаясь в воронки от снарядов и бомб, километр за километром я уходил от передовой. Настроение подавленное, мысли невеселые — что впереди? Пока только грязь, а дальше. Небу известно и может быть, не зря оно льет обильные слезы. Но время ограничено — ближе к делу. Впереди перспектива ежемесячной посылки вам денег, в количестве несколько большем нежели присылал раньше. Но придется потерпеть несколько месяцев. Сейчас сижу у себя в отделении, во втором эшелоне. После обеда едем, идем дальше — километров за 100 отсюда. Хочу предупредить вас, что адрес мой будет новый. Какой, я пока не знаю. И поэтому вам следует воздержаться от присылки писем. Дня через два я сообщу новый адрес и тогда прошу. Здесь меня ожидали три твоих письма и открытка тетушки. Печально, что я заставил волноваться вас и прошу извинить меня. Последние дни я наверстываю упущенное и как всегда количеством за счет качества. Ночью наши бомбили колбасников и довольно удачно. Хотел написать вам письмо вчера, но весь вечер просидел у разведчиков — там у меня друзья, с которыми хоть кой о чем можно поговорить. Познакомились мы в госпитале. Ну, это неважно. Крепко целую всех вас. Пишите подробно. Минимум два месяца можете быть уверены в моем здоровье и жизни. Не исключена возможность, что писать вам чаще не будет времени. Дождь перестал давно, на улице очень тепло. Ветрено. Шумят деревья, медленно и печально падают желтые листья. Целую. В.

Дорогие мои! Славный, симпатичный городок. Чудесное озеро, вдали остров и на нем среди ярких осенних красок видны купола. Мне невольно вспоминается Китеж. Как приятно ступать по асфальту, как приятна эта тишина, славные домики, зелень садов. Сейчас я опущу письмо на настоящей почте, в настоящий почтовый ящик. Лесной житель в городе. Это Валдай. Он мне знаком по сентябрю, августу прошлого года. Фронт — передовая в 60 км от нас. Пока везет. Пройти и мокнуть под дождем пришлось мало. Попутные машины, рация, товарные вагоны, машина и я в городе. До места назначения 40 км. И здесь удача. Сейчас кончает завтракать шофер — знакомый моего попутчика, сослуживца, приятного собеседника — музыканта. Машина направляется туда, куда идем и мы. Тороплюсь поэтому. Смешно и стыдно. На проспекте Луначарского как вкопанный стал у первого же дома. На глазах даже слезы — песнь Сольвейг. Это московское радио. Потом танец Анитры. Утро. Мой попутчик силой потащил дальше. Крепко целую вас. Идут заводить машину. Целую. В.

Дорогие мои! Неделя, как не имею от вас писем. Тоска заедает. А там, на старом месте, их наверное скопилось много. Только сегодня к вам пошла моя открытка с новым адресом. Всё благодаря новым почтовым правилам. Сначала дали один адрес и письма увезли, а затем через три дня возвратили обратно для исправления адреса. На новом месте писать вам буду значительно реже, нежели раньше. Причины: отсутствие времени — раз, однообразная по распорядку жизнь. Дни похожи один на другой — два. Ну и кончилась «малина» с конвертами и бумагой — приложений теперь не будет и недалек тот день, когда придется переходить на треугольники. Сейчас сижу, в так называемой, ленкомнате. Шумно, людно и необычно светло. Горит электричество. К тишине привык и она уже не кажется такой необычнной. Правда сегодня удалось услышать и привычные звуки. Откуда-то из-за облаков вырвались два мессершмитта и обстреляли из пулемета проходивший железнодорожный состав, примерно, в I км от нас. Но здесь это редкое явление. Кстати, область та самая, где работал с 1934 по 1937 г. (Калининская). Вчера было кино. Фильм сам по себе не интересен. Интересно и странно казалось другое. Много женщин и девушек. И танцы до начала сеанса под гармошку. Лесные и болотные жители — вроде меня — смотрят на юбки как кот на сало. Я же что-то очень часто стал лазить в левый карман гинастерки и тайком на что-то смотреть. Там ты у меня Катя. Ребята в более строгих условиях, находятся «дома» и общаться с ними так часто не приходится. Крепко целую всех вас. Как долго ещё до ваших писем! Здоровы ли вы там? Пишите. Целую. В.

Дорогие мои! Ты всё спрашиваешь, что из меня будет к концу 1942 г. Будет политработник. А может быть и строевик, ведь в связи с указом будут кое- какие изменения. Во всяком случае, с Нового года смогу немного вам помогать. Конечно, если всё будет благополучно. Так что я был как у Христа за пазухой. Откровенно говоря, иногда жалею о старой части. Бывает подчас тяжело. И главным образом из-за окружения. Я отнюдь не считал и не считаю себя каким-то особым человеком, лучше других. Ну, аллах с ними. Осталось еще полтора месяца. С 5 числа у нас морозы, хотя снега почти нет. Может быть, поэтому так мерзну. Хотя я всегда был чувствителен к холоду. А может быть недостаток жиров, питания. Кормят нас неплохо, но о вас думать приходится частенько. Праздничные подарки опять навели меня на грустные размышления. Единственно, что там не было лишним — это водка. Только в армии, на фронте я понял, оценил что такое — 100 гр. водки или кружка горячего чая. Остальное — пряники, орехи, колбаса — это всё нужно детям. Ну, на худой конец тем, кто завтра идет в бой и может не вернуться. Был у нас хороший обед с водкой (кроме той, что в подарках) хороший ужин. Праздники теперь прошли. А как у вас? Думаю, что теперь после выступления т. Сталина всем москвичам ясно, почему их не пускают домой. Угроза ещё не миновала. Ну, всего хорошего. Вчера было много, о чем хотелось написать, сегодня всё вылетело из головы. Будь Катя терпеливей, справедливей к старшему. Кто знает, может быть, тебе придется одной их воспитывать, растить. Крепко целую всех. Пишите. В.

Дорогие мои! Дня два — три тому назад получил вашу первую открытку по новому адресу. Теперь я знаю, что вы все здоровы и могу быть пока спокойным. Очень хотелось получить старые письма, те, что шли по адресу 837пп. Мне дней 6 тому назад открыткой сообщили, что выслали 12 писем. Ожидаю каждый день, а их всё нет. Ведь там целый месяц вашей жизни, возможно ответы на больные вопросы. Вчера было письмо из Москвы, от Клавдии. Ничего такого, что вывело бы из состояния равновесия. Вчера же письмо из старой части, от друзей. Они не одобряют мой уход оттуда. А какие это опытные люди говорят тебе Катя, что перемена адреса к худшему? Это ерунда. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Откровенно говоря, я иногда сам жалею, но причины тому особые и по существу не основательные и говорить о них не следует. Между прочим, я не думал, что мне так трудно будет привыкать и считать законным и естественным Угрюм-Бурчеевские порядки. Тоже мелочь. Холодно. Временами идет снег. Пусть — лишь бы не дождь, а то сапоги у меня того, и вообще мокрая шинель чертовски тяжела и неприятна. Сейчас правая сторона моей рожи вздута безобразно — это от простуды. Буду сейчас прикладывать химическую грелку. Переписываетесь ли вы с тетушкой? Она сейчас на новой квартире и как будто не совсем выжила из ума благодаря улучшению здоровья Демьяна. Он сейчас живет в её комнате с одним вечно неутоленным желанием поесть. Болезнь какая-то. А тетушка всё с себя спускает на рынок и шлет ему. Черт с ними. Ну, крепко целую вас дорогие. К Новому году вышлю вам немного на молоко, а после Нового года буду высылать регулярно, если всё будет благополучно конечно.