Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

Диверсантам ставились задачи: сорвать переброску наших войск в районы сосредоточения, разведать их численность, состав и предполагаемый характер действий. Активные действия диверсантов несколько затруднили своевременное сосредоточение сил и средств Красной Армии, предназначавшихся для наступления на Ржев.

Однако настойчивые попытки абвера организовать и провести массовые диверсионные акты своевременно пресекались. Агентура задерживалась органами государственной безопасности совместно с войсками НКВД по охране тыла, заградительными отрядами, милицией при неоценимой помощи воинов Красной Армии и местного населения, возросшая бдительность которых способствовала выявлению и разоблачению агентов.

Объекты диверсий были надежно защищены, чекисты умело перекрывали каналы проникновения на них, разгадывая ухищрения вражеских агентов. Настойчивая попытка абвера организовать массовые диверсии на основных железнодорожных магистралях с целью подрыва воинских эшелонов успеха не имела.

Его руководители просчитались и в ставке, которую они делали на советских военнопленных. Не помогли ни тяжелый режим, ни голод и угрозы, ни персональная обработка в антисоветском духе. Конкретно это проявлялось в том, что примерно половина агентов, завербованных из военнопленных, после переброски за линию фронта добровольно являлись с повинной и с большим желанием вступали в ряды сражающейся Красной Армии. Некоторые агенты, решив для себя не выполнять задания немецкой разведки, но боясь ответственности перед судом военного трибунала на Родине (немцы усиленно вдалбливали им эту мысль), проникали в запасные полки и маршевые роты, шли на фронт и честно сражались за Родину.

Наталья Васильевна Мезенцева

Из записок Ростова-Беломорина

В теплый весенний день на Пасху я отправился в церковь, чтобы поставить поминальные свечи за упокой усопшего отца и матушки. Этот праздник был особенно почитаем в нашей семье и всегда воскрешал в памяти мое детство, когда под торжественно-набатный, призывный звон колоколов матушка водила меня в церковь. Сейчас привычного великолепия не было, а вместо великолепия Божьего храма меня встречала сиротливая полуразвалившаяся церквушка с пустой звонницей, снятыми и увезенными в Германию колоколами.

Подав милостыню страждущим, я вошел в церковь; внутри горела лампада, свечи и ощущался аромат благовонного курения трав. Я купил две самодельные серые свечи, подошел к подсвечнице, поставил их в гнезда и зажег от зажигалки.

В церкви было мало прихожан, в основном пожилые женщины. И только сбоку от меня стояла молодая, лет тридцати, стройная женщина в темно-синем жакете. Сквозь сетку ее черной вуали с затылка на спину свисала длинная коса каштанового цвета. Женщина смиренно склонила голову и смотрела на три горящие перед ней свечи. Я видел ее правильный точеный профиль, персиковую кожу лица с прямым носиком и припухлой складкой губ.

В церкви было прохладно, сквозь щели кирпичной кладки иногда задувал ветер, отчего свечи периодически гасли. Я вынужден был зажигать и свои свечи и свечи соседки, за что она царственным кивком всякий раз благодарила меня.

После богослужения мы вышли из церкви вместе. И тут, всмотревшись в ее лицо, я был поражен мягким солнечно-щедрым свечением ее нежного облика. Она была так прекрасна, что мне сразу вспомнились слова Пушкина: «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Видимо заметив мое очарование, она смутилась. Небрежно откинув за спину косу и смущенно глядя мне в глаза, сказала по-немецки:

— Благодарю вас за услугу, господин обер-лейтенант!

Я учтиво ответил по-русски:

— Не стоит благодарности, сударыня. Я сделал то, что сделал бы любой русский офицер. Всегда рад услужить!

Вскинув вверх соболиные брови, она вопросительно посмотрела на меня своими лучисто-голубыми глазами.

— Значит, вы русский, хоть и в форме немецкого офицера, — проговорила она.

— Да, к сожалению, судьба так сложилась. Разрешите представиться: Юрий Васильевич Ростов-Беломорин.

— А я Мезенцева Наталья Васильевна, одинакова с вами по батюшке. И кого же вы помянули? — спросила она после неловкой паузы.

— Я помянул отца и матушку, похороненных в двадцатом году в Эстонии, — ответил я.

— Я тоже помянула родителей и своего жениха-летчика, погибшего в начале войны. Мама умерла до войны в ссылке. Она была репрессирована как лицо немецкой национальности. А папа, военный хирург в смоленском госпитале, погиб во время бомбежки при операции тяжелораненого красноармейца. Я работала у него медсестрой, осталась жива, отлежалась после контузии уже при немцах. Сейчас служу у них в сельской комендатуре переводчицей. А вы служите в немецкой армии? — спросила Наталья Васильевна.

— Да, служу, но не воюю, — ответил я. — Вы ведь тоже служите у немцев.

— Да, я служу, но как переводчик, помогаю населению выжить в этих тяжелых условиях, особенно когда мне удается освободить селян от немецких поборов. Я получаю удовлетворение, когда, разъезжая с немецкой администрацией по селам, мне удается всякими уловками помочь старостам уменьшить размеры грабежа. Немцы опустошили все бывшие колхозы и сейчас обирают продовольствие во всех подворьях. При таких обстоятельствах, когда немцы грабят и ведут войну против веками непокоряемого народа, служить в армии, по-моему, это грех перед Богом для русского офицера. Ведь вы, Юрий Васильевич, верующий, не правда ли?

При этих словах ее лицо сделалось страдальчески суровым и вместе с тем для меня оно оставалось милым, сострадательным. Мне сейчас, в этот Божий день, не хотелось объясняться. Поэтому я сказал:

— Наталья Васильевна, о моем грехопадении давайте поговорим не сегодня. А что касается веры в Бога, то я скорее всего слабоверующий. Стараюсь общаться с Богом напрямую, без церковного посредника, поэтому в церковь хожу, но редко. А верить в Бога я стал на фронте, под Петроградом. В армии Юденича, когда пуля, не задев меня, пробила мой бумажник, в котором находилась молитва на спасение воина. Молитву перед отъездом мне вручила матушка с напутственными словами: «Храни тебя Бог». Отец тогда отказался взять такую же молитву, был тяжело ранен и скончался от ран. С тех пор я начал верить в Бога. Позже, под Москвой, меня ранило в руку, но тогда той молитвы при мне не было, она находилась в кармане мундира, который я оставил в машине. После случившегося я не расстаюсь с молитвой.

Выслушав мои откровения, Наталья Васильевна стала смотреть на меня мягче, ее лицо казалось мне более просветленно-бодрым. И, когда я попросил разрешения проводить ее, она согласилась.