Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

Таким образом, культура, как ее обычно называют — европейская культура дошла до отрицания себя самой и из величины подсобной сделалась как бы самодовлеющей силой.

На поставленный ему собеседником вопрос о том, в какую же именно эпоху человечество жило счастливее, Роман Федорович ответил, что в конце средних веков. Когда не было умопомрачительной техники, люди находились в более счастливых условиях, хотя, может быть, это звучит как парадокс (вспомним, что в эту эпоху и рыцарство было таковым в любимом для барона смысле). “В девятнадцатом веке уже стало ясно, что развитие техники идет в ущерб счастью рабочего, потому что машина вытесняет его труд шаг за шагом. Борьба за существование обостряется”, — говорил далее барон — “развивается чудовищная безработица и, как результат изложенного процесса, повышаются социалистические настроения”.

Барон Унгерн полагал, что Европа должна вернуться к системе цехового устройства, чтобы цехи, то есть коллективы людей непосредственно заинтересованных как в личном труде, так и в производстве данного рода в целом, сами распределяли бы работу между сочленами на началах справедливости. Невольно поражаешься и осведомленности и как бы прозорливости барона в социально — политических вопросах, потому что взгляды, высказанные им в 1920 г., близки к новейшему понятию о “цехизме”, появившемуся в английской литературе значительно позднее. Можно было думать, как это полагает г. Саратовский — Ржевский, что основы учения о солидаризме, зародившегося во Франции в 1,906 г., были знакомы барону. Равным образом, Роман Федорович тогда уже предвидел роль того политического направления, которое ныне носит наименование фашизма и является самообороной общества против коммунизма. Назревший уже конфликт между личностью и культурой разрешался бароном в совершенно “унгерновском” стиле, а именно: вся европейская культура, ушедшая по неправильному пути, заслуживает лишь того, чтобы смести ее от азиатских степей до берегов Португалии… На развалинах Европы нужно начать новое строительство с тем, чтобы, пользуясь опытом минувшего, не повторить ошибок прошлых веков. Смелый вождь, как утверждал барон, может совершить это “оздоровление” Европы при помощи народов — конников, то есть казаков, бурят, татар, монголов, киргизов, калмыков и т. д… Только среди природных конников в наш меркантильный век, по мнению барона, еще хранится искорка этого огня, который вдохновлял таких же конников — средневековых рыцарей на подвиги высокого героизма.

Барон Унгерн далее пояснил своему собеседнику, что собственно монголы, то есть халхасцы, баргинцы п t пбетцы являются самым подходящим материалом для назначенной цели. По суще с гву, они стоят на той же ступени культурного развития (может быть, только в иных формах), которое было в Европе в конце XIV и начале XV в. Именно этот исторический момент барон считал отправным в деле созидания обновленной культуры. Ему казалось, что в 1920 г. уклад семейных и общественных отношений и государственное устройство Монголии во многих чертах походили на феодально — цеховую Европу. Эту свою грандиознейшую идею, имевшую в основе спасение мира от коммунистической опасности, Роман Федорович начал претворять в действительность тотчас же после занятия им Урги и сформирования Монгольского правительства. Он вступил в деятельную переписку с наиболее видными светскими и духовными феодалами Внешней и Внутренней Монголии, а также одновременно сделал попытку завязать сношения с теми китайскими генералами, которые были известны ему своей преданностью идее монархической формы правления в Китае.

Вероятно, к этому же времени относится обоюдная попытка барона завязать сношения с близкими ему по духу Джа — ламой (по — тибетски Тенпей — Чжалценом), этой самой колоритной фигурой Западной Монголии на фронте первой четверти двадцатого века. Джа — лама, носивший религиозное имя Амурсаны, как перерожденец этого монгольского вождя восемнадцатого века10, в 1921 г. уже воздвигал свой совершенно фантастический город Тенпей — Чжалцен — байшин в горах Ма — Цзун — Шаня, в юго — западной Монголии. Имя Джа — ламы могло бы переплестись в необычайный орнамент с именем барона Унгерна, если бы суждено было соединится для совместных действий этим двум наиболее ярким перерожденцам Монголии последних столетий.

Впоследствии, после крушения всего дела, начатого бароном, выяснилось, что монгольские правительственные круги и такой, например, умный политик, как Джалханцза — хутухта11 не оценили всей широты колоссального размаха барона и поставили ему в вину сношения с китайскими генералами. Поступок барона, конечно, был неосмотрителен: он не мог не знать, что монголы, столь искренне ненавидевшие все сколько‑нибудь китайское, почувствуют охлаждение и к нему, коль скоро установят связь его с китайскими генералами.

В письме генералу Чжан Куню, который в 1921 г. командовал войсками Мань- чжуро — Хайларского района, датированном 5 мая 1921 г., барон заявляет, что он вошел в сношения с киргизами Букеевской орды, имевшей исторический притязания на территорию от Иркутска до р. Волги. Что же касается генерала Чжан Куню, то ему предлагается из Пекина действовать в направлении на Тибет и китайский Туркестан (к сожалению, благодаря, может быть, плохим переводам, фраза не вполне ясна), подчеркивая необходимость восстановления императорской династии в целях спасения Китая от революционной заразы. “Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядами лицам, мечтающим о броь- бе с коммунистами”, — писал барон — “как только я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Цинов. В чем вижу меры борьбы с мировой революцией”.

В другом письме от 20 мая 1921 г., адресованном в Пекин одному из сановников Китайской империи, барон еще подробнее рисует свою паназиатскую программу. После обычных комплиментов, которые соответствовали хорошему китайскому тону, барон писал: “В настоящее время мной обращено особое внимание на восточно — монгольские области, которые должны явится оплотом против натиска революционного Китая, а затем будут приняты меры для объединения Западной Монголии. По одобренному Монгольским правительством плану, присоединяющиеся области не будут подчинены власти Совета министров в Урге, но сохранят в целости и неприкосновенности самостоятельность аймаков, свои законы и суды, административно — общественную структуру, составляя лишь в военном и финансово — административном отношении одно целое, в виде добровольного союза под благословением Богдо….Цель союза двоякая: с одной стороны, создать ядро, вокруг которого могли бы сплотится все народы монгольского корня; с другой стороны — оборона военная и моральная от растущего влияния Запада, одержимого безумием революции и упадком нравственности во всех душевных и телесных проявлениях. За Кобдосский район я спокоен также, как и за урянхайский народ, они охотно присоединяются сюда, испытав одни — гнет Китайской республики, другие — тяжелую руку китайских революционных коммунистов и коммунистов — большевиков. Следующим этапом организационной работы, идущей под лозунгом “Азия для азиатов”, является создание “Срединного Монгольского Царства”, в которое должны войти все монгольские народы….Я уже начал сношения с киргизами… Следует подчеркнуть во всех отношениях необходимость спасения Китая от революционной заразы, путем восстановления Маньчжурской династии, так много сделавшей для монголов и покрывшей себя славой. Необходимо вернуть в дело китайских магометан, для которых связь наша киргизами единоверцами может служить реальным мотивом для переговоров” (И. И. Серебренников, “Великий отход”, с. 84–85).