Александр Жаренов - Братство фронтовое

Поздний вечер. Впереди ярко горит подбитая автомашина. Враг ведет минометный огонь. Он обходит наши колонны по сторонам, выбрасывает автоматчиков, строит засады. Беспрерывно пускает осветительные ракеты, посылает трассирующие пули, снаряды и мины, не давая передышки.

Переходим речушку, шаркая сапогами и колесами обоза по ее каменистому дну. Преодолеваем обрывистый берег. Он будто не пускает нас, словно упрекает: Куда вы? Одумайтесь!

Напрягая все силы, толкаем машины по скользкой, мокрой глине. Дорога выводит нас к зарослям и укрывает от врага. Скрипят повозки, фыркают лошади, громыхают машины. Молча идут бойцы. Вместе с военными едут гражданские подводы, сопровождаемые пожилыми мужчинами, увозящими женщин с детьми подальше от врага. Враг приутих, готовясь нанести новый удар. Батальон пробирается по лесным дорогам, преодолевая завалы. Лошади спотыкаются и падают, машины с ревом буксуют. Пересохшее горло смачиваем глотками жижи, собираемой пригоршнями или пилотками в колеях дороги. Только под утро выбираемся из леса.

Перед нами просторное поле, появилось утреннее октябрьское солнце и обогревает промокших, измученных людей. От одежды, упряжи, промокшей в ночном пути от беспрестанного дождя, идет пар. Обоз с лошадьми и машинами свертывает влево на изгибающуюся дугой дорогу. Через деревню он спешит к другому массиву леса. Послышался гул. Всматриваемся в небо. Приближаются фашистские самолеты. Мы залегаем среди жнивья. Под гул моторов, завывание сирен сыплются бомбы. Вздымаются фонтаны земли, столбы смрадного черного дыма. Осколки металла разлетаются по сторонам. Поле покрывается воронками. Бойцы плотней прижимаются к земле. Снова вскакиваем и бежим, лишь бы укрыться от нападения с воздуха. Скрываемся в кустах оврага, в воде с осокой, в тени ската.

Гул моторов усиливается. Крылья с черно-белыми крестами зловеще проносятся над нами. Самолеты один за другим совершают все новые и новые заходы, пикируют, строчат из пулеметов по мечущимся людям.

Закрываем глаза, чтобы не видеть происходящее, затыкаем уши, чтобы ничего не слышать. Прикрытые телами матерей дрожат от испуга дети. Взывают к помощи раненые. Рядом с живыми, распластавшись, лежат мертвые. По полю красным комочком в накинутом одеяльце передвигается малыш. Он пробирается от одной женщины к другой, с плачем разыскивая свою мать. От выстрела стервятника комочек подскочил и скрылся под смятым одеяльцем... Как назло, за все время отхода мы не видим ни одного ястребка. Куда они запропастились? - слышалось вокруг.

Перед заходом солнца достигаем леса и буквально падаем в сырую траву, на валежник. Командир роты Воробьев проверяет наличие людей в подразделении, техническое имущество.

- Предстоит еще тяжелый путь, все должно быть наготове, - внушает он, вытирая лицо пилоткой.

Я задерживаюсь на краю искореженного обстрелом и бомбами поля, с болью в сердце думая о жертвах вражеского налета. Появился командир автобата Иконников. Мы с ним направились в объятую пожаром деревню, куда свернули машины и подводы.

Вот они краски крови и адского пламени войны, - теснится у меня в голове...

Обоз направили в лес, оставшихся в поле подобрали и на подводах доставили туда же. На опушке, направляясь к роте, встретились с Воробьевым. Иконников свернул к автобату. Прибыли подводы. Раненых перевязали, разместили на обоз с имуществом. В хмуром молчании расстаемся с мертвыми, похоронив их в общей могиле...

Наше движение возобновляется. В стороне, слева деревня Ухобичи. Обходим ее.

Враг стремился расколоть наше соединение. Дивизия оказалась оторванной от соседей. Надо было что-то предпринимать.

Сгущается темнота. Моросит нудный дождь. Выбираемся в поле с перекрестком дорог. Сплошное месиво грязи затрудняет продвижение. Люди сгрудились, не зная, по какой из дорог двигаться.

Сердито, негромко переговариваются бойцы, гудят машины. Под выкрики старшины подтягивается со стуком и скрипом обоз. Все нарушается, все перемешивается. Хаос, неразбериха. Люди чертыхаются, стараются разыскать своих.

- Пусть ведут куда-то. Нечего тут месить глину!..

Комбат Жучков и комиссар Листратов собирают своих, дают, необходимые указания.

Батальон связи решает двигаться прямо вдоль оврага. Показавшаяся за перелеском деревня Маклаки охвачена заревом пожара. Поравнялись с кустарником. Слева раздается автоматная очередь. По головным машинам застрочили пулеметы, взвились ракеты. При ярком свете начался минометный обстрел. Колонна батальона заметалась, первые два грузовика оказались подбитыми, застопорив движение остальных. Из первой машины выскочил Листратов и скомандовал:

- К бою!

Установленный на полуторке пулемет заработал. Связисты открыли огонь из винтовок по вражеской засаде. От контраста темноты и ракетных вспышек трудно было что-то разобрать: где свои, где противник. Вскоре пулемет замолк. Один из пулеметчиков убит, другой ранен. Комиссар Листратов рванул меня за плечо:

- А ну, давай на машину!

Он сам лег за пулемет, я подавал ленту.

- Так их!.. - скрипя зубами, зло произнес комиссар, усиленно нажимая на гашетку.

Вскоре пулемет как бы поперхнулся и смолк. Лента пустая, патронов нет.

- Эх!.. - с горечью обиды произнес военком и склонился на максима. В это время его задела вражеская пуля. Поврежденным оказался и пулемет.

Пока вели огонь из пулемета, колонна батальона вместе с командиром Жучковым повернула на другой, обходной путь. Медлить было нельзя. Подобрали раненых. Вместе с ними на машине увезли и комиссара.

Наша группа оказалась отрезанной от основной колонны батальона. Под усиленным обстрелом врага мы пошли вправо от дороги, вниз по скату поля. Когда взлетали ракеты, мы падали на землю и замирали. Как только ракеты потухали, тут же вскакивали и бежали. То пригибаясь, то ползком продвигались по разжиженному дождем полю вниз, к оврагу. Роем летели трассирующие пули, из реактивных минометов огненными стрелами проносились над головами мины. Люди падали, оставаясь бездыханно лежать на сырой земле.

Осколком у меня перебило ремень полевой сумки. Только было попытался ее подобрать, летит раскаленная болванка мины, сливаюсь с землей. Взрыв - и разлетаются с писком осколки. Лицо в грязи, шея и руки в крови. Напрягая усилия, с трудом подбираюсь к сумке. Она оказалась изуродованной вместе с содержимым, среди которого был и бережно хранимый блокнот с зарисовками и записями. Отряхнув сумку от грязи, спрятал ее как самое дорогое под шинель за пазуху.

Вдали и вокруг взлетали немецкие ракеты. Где-то стонали раненые, заглушаемые обстрелом и шумом дождя. Кто-то поднимал голову или руку, пытаясь привстать, но тут же падал, распластавшись на поле, навсегда выбывая из строя живых. Но мы шли и шли. Спотыкались и падали, вставали и двигались, лишь бы не попадаться живыми в лапы фашистов.