Базыр Вампилов - От Алари до Вьетнама

Охота, однако, настолько увлекла меня, что я продолжал и в дальнейшем использовать каждую возможность походить по лесу с ружьем. Особенно запомнилась мне охота с дедом Барданаем.

Как-то раз мы выехали с ним в тайгу. Ехали верхом, по пути переночевали в родном улусе моей матери — Елотуе. С рассветом переправились через реку Белую, местами почти совсем обмелевшую: вода доходила до брюха лошади. Весной же, во время дождей, Белая даже выходит из берегов, и для многих охотников переправа через нее окончилась плачевно.

Мы с дедом благополучно перебрались через реку и оказались на самом краю саянской тайги. Стояла страшная жара: июль — самый лучший сезон для охоты на изюбра.

Я оказался в тайге впервые и восторженно глазел по сторонам. К этому времени у меня уже было хорошее ружье — бельгийский дробовой пятизарядный «браунинг». Его уступил нам Валентин Вампилов.

Прибыв на место охоты, мы решили заночевать в добротном шалаше — здесь всегда останавливались охотники. Внутри шалаша было прибрано, пахло свежей травой. В центре находился очаг, по краям расставлены топчаны. Возле них, на стенах, — железные костыли для вешалок. Стульями служили толстые чурки, врытые в землю. Массивный стол покоился на трех столбах. Справа и слева от входа в шалаш были отрыты погребки с крышками. В таком шалаше чувствуешь себя как дома.

Лошадей расседлали, пустили пастись. Дед Барданай принялся хлопотать в шалаше. Он просверлил дырку в стенке шалаша, что выходила в сторону поляны, где паслись лошади. В дырку дед просунул заряженное ружье, объяснив мне, что делает это на случай, если появится медведь.

Ночь прошла спокойно. Утром дел напоил лошадей и привязал к коновязи. После завтрака мы двинулись к месту, где была зарыта соль для приманки изюбра.

Шли долго, минут сорок, по тропе, которая вела между сопок, вдоль горных ручейков, через заросли малинника и боярышника. Перебрались вброд через два-три ручейка, и перед нами открылась небольшая поляна, окруженная с двух сторон оврагами, поросшими густыми зарослями камыша и кустарника. С третьей стороны возвышалась скала, у подножия которой я увидел деревянный сруб, крытый берестой.

Показав на него, дед сказал:

— Вот здесь будешь ночью караулить зверя.

Мы обошли кругом засидку и заглянули внутрь. Здесь было устроено удобное сиденье — кругляш, отпиленный от толстой сосны. На уровне плеч — бойница — небольшое квадратное отверстие. Отсюда отлично был виден бугорок, где зарыта приманка — соль в мешочке.

Возвращались мы той же тропой. Дед по пути оставлял на деревьях зарубки. Их получилось около пятидесяти. Сделал это он для того, чтобы я не сбился с тропы, добираясь до засады.

Наловили рыбы в реке, не торопясь позавтракали. Весь день дед занимал меня охотничьими рассказами. Небылиц он знал предостаточно: Барданаю шел семьдесят второй год.

Пристроившись на топчане, дед начал свою очередную байку. Но тут на самом интересном месте заржал Гнедко. Я выскочил из шалаша и привязал лошадь к коновязи. Пока я бегал, дед уже забыл про рассказ и занялся осмотром моего ружья, проверил патроны. Ружье ему понравилось.

— Из него, — авторитетно заявил дед, — по зверю можно сделать пять выстрелов. Такое ружье следует заряжать так: первый патрон — трехрядной картечью, второй — двухрядной, третий, четвертый и пятый — жаканами.

Барданай замолчал. Но мне уж очень хотелось дослушать его рассказ, и я не отставал от деда, пока тот не уступил:

— В канун рождества охотники решили погонять косуль в тайге, вдоль реки Белой. На первом же загоне я уложил двух косуль. Соседи ранили трех, но их косули скрылись в тайге. Стали собираться домой. Тут я на радостях так расхвастался, что поставил ружье между колен вверх дулом и, не заметив этого, полез в карман за трубкой. В этот момент ружье неожиданно выстрелило. С криком «Убили» я упал. Рука оказалась вся в крови. Пришлось мне праздновать рождество на больничной койке. Через месяц рана уже зажила как на собаке, но я так и остался на всю жизнь сухоруким.

Другой случай произошел с дедом в тайге на солонцах. Напарником у него был охотник, готовый слушать его байки часами. И дед сам увлекся так, что за разговором не заметил, как зашло солнце, а когда спохватился, на дворе было уже темно. А надо было еще верст пять с гаком добираться до засады.

Дед решил бежать коротким путем, через заросли малинника. В темноте чуть было не сбил с ног медвежонка, который, зарычав, забрался под куст. И тут на его пути встала огромная медведица. Дед замер, а медведица так двинула его лапой, что Барданай полетел кубарем в кусты, выронив ружье. Медведица кинулась на деда, но тот не растерялся: успел зажечь сразу несколько спичек. Это спасло его от верной гибели: медведица испугалась и скрылась в лесу вместе с медвежатами.

Дед, придя в себя, разыскал ружье, благо оно валялось неподалеку, и острастки ради выстрелил два раза в сторону убежавшей медведицы.

Долго потом Барданай проклинал медведицу за любовь к малине, а себя — за болтливость. Щека, распоротая медвежьими когтями, не заживала более двух месяцев.

Вообще-то Барданай был не трусливого десятка. Отличался он и громовым голосом — один мог перекричать целую компанию охотников, хотя ростом не вышел и казался неказистым.

Охотничал он с малолетства, прекрасно знал тайгу, повадки хищных и пушных зверей и любил рассказывать об этом. Надо признать, что и рассказчиком он был отменным. И на этот раз дед так заговорил меня, что пришлось уже в сумерках бежать до засады с тяжелым ружьем и овчинным тулупом. Я все же успел до темноты добраться до сруба и расположиться в засидке. Закрепил ружье в бойнице, уложил тулуп у ног, а патронташ пристроил на коленях. Так, не шелохнувшись, просидел я до рассвета, но к засидке никто не подошел. Под утро меня стал одолевать сон, и я задремал, а проснувшись, увидел трех изумительных по красоте косуль, которые, опустившись на колени, лизали соленую землю.

Косули подошли так близко, что я мог бы одним выстрелом уложить их всех, но дед предупреждал меня, что с засады по косулям стрелять не положено: пропадет приманка. Наказ деда был для меня законом, и я только полюбовался косулями. Они ходили у засидки до самого восхода солнца, а потом гуськом углубились в заросли боярышника. Изюбра я так и не дождался.

Утром несолоно хлебавши, испытывая двойное чувство — удовлетворение от того, что не убил этих прекрасных животных, и досаду, что упустил богатую добычу, — пошел в шалаш. Оттуда вкусно пахло вареным мясом. Дед вышел мне навстречу, как-то странно поглядывая и пощипывая при этом свою козлиную бородку.