Геннадий Чагин - Армянский переулок,11

Здесь юноша для пользы дела, как советовали умные люди, прибавил себе год вольнослушательства. Попечитель Московского университета уже знал об этом прошения и поэтому немедля послал запрос о разрешении экзамена министру просвещения в Петербург. Мотив был тот же: ежели Тютчев проучился три года вольнослушателем, то ему можно зачесть их за один год студенчества. Таким образом и наберутся те необходимые три года, положенные каждому студенту для учебы в университете. Так оно и получилось.

Уже в августе 1821 года Погодин пишет одному из приятелей: «Тютчеву, кажется, вышло разрешение на экзамен. Князь Андрей Петрович Оболенский (попечитель университета.— Авт.) был у графини Остерман-Толстой, тетки поэта, и сказывал ей, что дело идет уж из Питера». Это было дело о разрешении Тютчеву досрочно сдать экзамены и за два года окончить университет.

Результаты экзаменов превзошли все ожидания, о чем и был составлен соответствующий акт:

«По окончании испытания все члены отделения (преподаватели отделения словесных наук.— Авт.), основываясь на положении о производстве в ученые степени, единогласно положили: что поелику означенный студент Федор Тютчев, доказавший свои знания и на обыкновенном трехгодичном экзамене и сверх того отличившийся своими упражнениями в сочинении и примерным поведении, за что награжден был похвальным листом, и после того продолжавший беспрерывно слушать лекции г.г. профессоров, оказал и теперь, при учинепии ему испытания, вновь похвальные успехи и отличные сведения о науках, то члены отделения, в уважении вышесказанных причин, так как и времени всего учения его, продолжающегося более четырех лет, признают, что он, Тютчев, не только достоин звания действительного студента, но и звания кандидата словесных наук...»

Это утверждение «в кандидатском достоинстве» состоялось 23 ноября 1821 года, в день восемнадцатилетия Федора Ивановича Тютчева, а через три недели он уже держал в руках новенький аттестат об окончании им Московского университета «в степени кандидата Отделения словесных наук».

Шли к концу и посещения поэтом Общества любителей российской словесности. На 56-м заседании Общества лучший его чтец Ф. Ф. Кокошкин прочитал тютчевское «Весеннее приветствие стихотворцам», которое вскоре было опубликовано в 20-й части «Трудов» Общества. И, наконец, 18 марта 1822 года, когда Тютчев уже был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел и находился в Петербурге, С. В. Смирнов на очередном заседании Общества прочитал переложение Тютчевым элегии Ламартина «Уединение», последнее из его сочинений, опубликованных в то время в «Трудах» Общества.

Последний раз Тютчев присутствовал на заседании Общества 27 мая 1822 года, вскоре после возвращения из Петербурга, где его родственник А. И. Остерман- Толстой выхлопотал для него должность сверхштатного чиновника при русской дипломатической миссии в Баварии. В Москве Тютчев простился с друзьями, старыми университетскими профессорами.

«Он едет,— писал Погодин в дневнике,— при посольстве в Мюнхен. Чудесное место. Он спросил меня о московских, я его о петербургских литературных новостях. Дал слово писать из Мюнхена».

Не мог поэт не проститься и со своим первым юношеским увлечением, а может просто симпатией — у кого цх не бывает в восемнадцать лет!

...Это пришло к нему ранней веспой 1821 года, когда снег только начинал подтаивать и длинные прозрачные сосульки, свешивающиеся с карниза их дома, искрились всеми цветами радуги, с каждым днем все уменьшаясь в размере. Во время очередного церковного праздника, «па Евдокию», он вдруг увидел большие, чуть с лукавинкой, голубые глаза их дворовой девушки Катюши Кругликовой. В ладно облегающей девичью фигурку телогреечке, с выбивающейся из-под платка русой косой она была необычайно хороша. Федор, встретившись с нею глазами, вдруг сразу это понял, хотя не раз до того проходил мимо, не замечая. А Катюша, оказывается, давно уже тайком поглядывала на молодого барина.

В этот вечер для Федора удивительно ярко светила лупа, заглядывая в полукруглое окошко его комнаты, в как-то сами собою ложились на бумагу строки нового стихотворения «Весна», которое он хотел посвятить понравившейся ему девушке и которое начиналось следующими строками:

Любовь земли и прелесть года,

Весна благоухает нам! —

Творенью пир дает природа,

Свиданью пир дает сынам!..

Восторженное чувство переполняло юного поэта, рождалось желание нового свидания с девушкой. Но как устроить это? Все надо было делать втайне от маменьки, иначе скандала не миновать, да и Катюшу было бы жалко. А свидеться очень хотелось. Но вскоре, словно нарочно, подвернулся счастливый случай.

17 апреля 1821 года подслеповатый дьячок нетвердой рукой записал в метрической церковной книге: «В доме господина Тютчева у дворового его человека... родился сын.,. Воспреемниками были Московского университета студент Федор Иванов сын Тютчев и дворовая его ж господина Тютчева девица Катерина Иванова дочь Кругликова». Крестные получили право на законный поцелуй, И хотя поцелуи были и потом, этот первый был самым сладким.

Встречи молодых людей продолжались. Уже перед самым отъездом Тютчева за границу они напоследок еще раз приняли участие в процессе крещения — в той же церкви 25 мая 1822 года.

А через две недели в щегольской карете Федор Иванович Тютчев вместе со своим покровителем А. И. Остерманом-Толстым выедет за последний шлагбаум Москвы. На козлах кареты рядом с кучером будет важно восседать его верный дядька Николай Афанасьевич Хлопов. На долгие годы обещает стать разлука поэта с родипой. Вся в слезах провожала сына Екатерина Львовна. Единственной утешительной мыслью -у нее было, что там-то уж сын не будет писать крамольных стихотворений и подвергать себя опасности. Да и была ли эта мысль?..

Приют поэзии и бунта

Уже в период работы над этой книгой удалось обнаружить несколько небольших архивных материалов, проливающих свет на три года жизненных коллизий в доме Тютчевых — от отъезда поэта в Германию и до приезда его в отпуск в 1825 году.

В фондах декабристов в ЦГАОРе оказались доносы Ипполита Завалишина на собственного брата Дмитрия и оправдания декабриста в связи с этим, в которых были освещены отдельные эпизоды событий в доме по Армянскому переулку, даны характеристики двоюродным братьям Завалишиных Ф. И. Тютчеву, А. В. Шереметеву и их товарищам. И хотя достоверность свидетельств Завалишиных декабристоведы вснгда ставят под сомнение, мне удалось найти подтверждение некоторым их высказываниям.