Федор Орлов - Месть «Голубой двойки»

Рано утром нас разбудил вой сирены. В окно смотрели предрассветные сумерки, моросил мелкий дождь. Схватив свои «тревожные» чемоданы, мы с Зубановым, чертыхаясь на командира полка Филиппова, что всем испортил воскресенье, а мне задержал выезд домой, побежали на аэродром. Мы были уверены, что это одна из очередных учебных тревог. Но ничего не поделаешь, отпуск не отпуск, раз объявлена тревога, надо спешить к самолетам, готовить их к вылету. Вскоре командиров экипажей, отрядов и эскадрилий вызвали на командный пункт. И здесь Филиппов сообщил:

— Товарищи, началась война! — Эти слова все еще не доходили до сознания. А командир полка сурово продолжал: — В четыре часа утра фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на Советский Союз. Немецкие самолеты бомбили сегодня наши мирные города, танковые и мотомеханизированные войска вторглись на нашу землю. Нам приказано подготовиться к боевому вылету. Пока это все, что мне известно. Теперь все по кораблям! О готовности доложить немедленно!

Как только я вернулся на стоянку самолетов, меня окружили штурман Сырица, летчики отряда Тимшин, Поляков, Ключников. Демьянов доложил о готовности материальной части. Они еще ничего не знали о начале войны, самолеты готовили к обычному вылету по учебной тревоге. Я распорядился подвесить по восемь двухсотпятидесятикилограммовых фугасных бомб, доставить полный боекомплект к пулеметам, проверить личное оружие и противогазы, личные вещи первой необходимости. Но тут выяснилось, что в экипаже Ключникова нет стрелка, он заболел несколько дней назад.

— Вместо него я разрешил летать старшине эскадрильи Гондусову, — доложил Ключников. — Он ведь старый стрелок, и сам давно просится на борт.

Ну, вот и все, отряд полностью готов к боевому вылету. Ждем приказа. А пока со штурманом Сырица еще раз проверяем готовность кораблей. Вокруг я вижу серьезные, суровые лица подчиненных, боевых товарищей. В это первое утро войны, когда люди перестали улыбаться, продолжал, как всегда, шутить и балагурить только штурман Ваня Куликов.

— Я уж точно определил, кому какая бомба, — смеясь, говорил он. — Первые «огурчики» у меня предназначены для главарей. — И в самом деле, на стабилизаторах бомб мелом было выведено: «Гитлеру», «Геббельсу», «Герингу» и т. д.

В то утро вряд ли кто из нас до конца сознавал великую опасность, нависшую над нами и нашей страной, вряд ли кто предполагал, что нас ждет четырехлетняя, очень трудная воина. Собравшись в ожидании приказа в курилках, мы строили разные предположения о маршрутах сегодняшнего полета, многие утверждали, что боевые действия кончатся примерно в те же сроки и с таким же исходом, как это было на Хасане, в Монголии, в Финляндии. Солнечное воскресенье, росистая изумрудная трава, цветы, полнейшая тишина на аэродроме, нарушаемая лишь трелью жаворонков, изумительно голубое, без единого облачка небо — ничто еще не напоминало о начале бесконечных военных дней, недель и месяцев, наполненных трагическими событиями.

Серьезность положения мы начали понимать только тогда, когда экипажи выстроились на аэродроме и к нам обратились командир и комиссар полка.

— Боевые действия развернулись от Черного моря до Балтики, — говорил Филиппов. — Партии и правительство призвали армию и весь советский народ к Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое! Враг будет разбит!

Страстно, проникновенными словами, адресованными, казалось, лично каждому из нас, выступил комиссар полка Петр Семенович Чернов:

— Товарищи! Коммунисты и комсомольцы! Настал час, когда Родина требует от нас стоять насмерть и защитить ее от фашистского нашествия. Когда мы должны, обязаны летать так, чтобы каждое задание было выполнено образцово, чтобы каждая бомба точно поражала врага, чтобы каждая пуля находила фашиста. Товарищи! Поклянемся в этот суровый час, что до конца, до последнего дыхания будем верными делу Ленина, родной партии! Поклянемся защищать Отчизну так, чтобы не стыдно было за нас нашим детям, внукам и правнукам!

И в ответ над аэродромом пронеслось многоголосое:

— Кля-не-е-мся!!!

По кораблям расходились молча. По сигналу зеленой ракеты первым поднялся в воздух и взял курс на запад командир полка Филиппов, за ним, экипаж за экипажем, отряд за отрядом, другие. Сверху было видно, как в городке, собравшись группами, провожали в неведомый путь своих мужей и отцов женщины и дети. Чувствовали ли многие из них, что в последний раз провожают они взглядом тающие в синеве неба корабли, уносящие на запад, в самое пекло войны близких им людей, что кто-то уже сегодня или завтра будет стоять с заплаканными глазами, прижав к груди малышей, у порога дома и ждать… ждать…

Несколько дней нам пришлось работать с аэродрома Осиповичи в Белоруссии. Все члены экипажа постоянно находились у самолетов и в любое время были готовы к вылету. Рыли траншеи около кораблей, чтобы можно было спрятаться во время налета вражеской авиации. Девочки-пионерки приносили нам в крынках свежую воду и молоко. Мы знали их, наших маленьких помощниц, по именам, кто в какой класс перешел, еще издали определяли, к какому они самолету торопятся. У каждого экипажа были «свои» помощницы.

Всю прошлую ночь мы «висели» в районе Барановичей над скоплением фашистских войск, над танковой колонной, растянувшейся по шоссе, и бомбили их. На аэродром вернулись утром. День опять выдался ясный, жаркий.

К вечеру над нами пролетел немецкий разведчик, преследуемый двумя нашими истребителями. Слышны были сухие пулеметные очереди. Но наши «Чайки» с трудом догоняли немецкого стервятника. Один из истребителей; уже подбитый, вскоре сел на наш аэродром. Летчик, красивый паренек с черными глазами, со значком «Отличник РККА» на груди, был сильно расстроен и ругался: отказали пулеметы. Наш командир полка решил рассредоточить самолеты и половине состава приказал перелететь на ночь на другую площадку. Действительно, вечером через аэродром прошел еще один немецкий самолет, сбросил светящуюся бомбу и удалился в сторону Минска..

На эту ночь мы получили задание разбомбить скопление войск и танковую колонну по шоссе западнее Минска. Подвесили на каждый самолет по двадцать четыре стокилограммовых фугасных бомбы. Вновь предстояло до утра «висеть» над противником и наносить бомбовые удары по танкам, а на рассвете приземлиться уже на другом аэродроме — Шаталово.

Когда взлетели и взяли курс на цель, справа виднелось большое зарево. Подлетев ближе, убедились, что это горит Минск. Вниз страшно было смотреть, там бушевало море огня, что-то взрывалось, рушилось. Улицы, освещенные заревом, были видны как на ладони. Мы только могли догадываться, сколько ни в чем неповинных людей — детей, женщин, стариков гибнет там под горящими стенами, обваливающимися потолками. Фашисты варварски сжигали, разрушали город, уничтожали его население. В груди поднималась такая злоба, такая ненависть, что хотелось врезаться самолетом прямо в скопище зверей-фашистов.