Сергей Кремлев - Великий Сталин

М. Лобанов действительно потрудился немало, и на фоне тогдашней «волкогоновской» антисталинской волны его труд был объективно неплох – если бы не… многие комментарии составителя. Да и позиция издательства оказалась странной – читателя сразу же уведомляли, о том, что книга-де «энциклопедическим» образом охватывает «образ поистине демонической (? – С.К.) фигуры, на счету которой сплетено без числа (странная для документального труда оценка. – С.К.) как злодеяний, так и спасительных дел для Российского государства».

Чепуха какая-то, но как часто и бездумно повторяемая чепуха! И дело даже не в пушкинском «гений и злодейство – вещи несовместные»… Сегодня многие мифы о якобы «злодействах» Сталина уже сильно подточены документами, но и в 1995 году можно было понять, что это – не более чем злонамеренные мифы. Увы, составитель очень интересного – в своей документальной и мемуарной основе – сборника так этого и не понял. А нередко подбавил кое-чего, ни в какие ворота не лезущего, ещё и от себя.

Например, М. Лобанов приводит отрывок из статьи Троцкого «Термидор и антисемитизм» и заявляет, что подобные обвинения Сталина – миф. Однако тут же сам в духе худшего антисталинского мифотворчества утверждает, что «в тех же тридцатых годах в литературе главный удар репрессий пришёлся не по космополитическим интернациональным литераторам, а по русским писателям, связанным органически с традициями русской культуры…».

Тогда, мол, «были уничтожены поэты «есенинского круга» (Клюев, Клычков, П. Васильев, Орешин и др.)».

Твардовский, Исаковский, Прокофьев, Тихонов, Толстой, Федин, Леонов, Соболев, Шолохов в миф Лобанова не вписываются. И о них он не говорит ни слова. Но разве сравним масштаб небесталанного, но духовно неряшливого, разболтанного в поведении Васильева с талантом того же Твардовского?

Или вот в той же книге М. Лобанова приведены «воспоминания» В. Бережкова – бывшего переводчика Сталина. Фигура это малодостойная уже потому, что Бережков под старость предпочёл сытные Штаты России, которую уже вовсю грабили духовные его собратья. Среди прочего, Бережков на странице 477 «вспоминает», что когда он впервые увидел Сталина вблизи, то был якобы близок к шоку, в том числе и от вида лица Сталина, «изрытого оспой».

«Изрыть» – глагол сильный. Словарь Ожегова сообщает, что он означает «всюду наделать ям, рытвин». Всюду!

А теперь открываем страницу 558, где помещены воспоминания Андрея Громыко, причём о тех же временах, о которых «вспоминает» Бережков, и читаем: «Мне случалось, и не раз, уже после смерти Сталина, слышать и читать, что, дескать, у него виднелись следы оспы. Этого я не помню, хотя много раз с близкого расстояния смотрел на него. Что же, коль эти следы имелись, то, вероятно, настолько незначительные, что я, глядевший на это лицо, ничего подобного не замечал».

Можно ли после этого верить таким вот «свидетельствам» Бережкова о Сталине: «Наигранной бодростью он прикрывал своё неверие в народ, презрительно обзывая аплодировавшую ему толпу (? – С.К.) «дураками» и «болванами». Но именно этот нелюбимый и пугавший его народ…», и т. д.?

Бережков не замечает, что это он относится к народу презрительно, именуя его толпой. Но как часто тот же Бережков некритически воспринимается даже «историками» как серьёзный источник… ещё бы: личный переводчик Сталина!

И ведь действительно – переводчик!

Конечно, о Сталине теми, кто был к нему в той или иной мере близок, написано и много хорошего. Собственно, случай Бережкова здесь фактически единичен, что характеризует не только Сталина, но и самого Бережкова. Но особенно впечатляют, как на мой вкус, свидетельства о Сталине бывшего командующего авиацией дальнего действия Главного маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова. Сам высококлассный летчик, он всегда был человеком чести, не юлил, не лебезил. Достоверность его мемуаров если и не абсолютна (этим качеством, увы, не всегда обладают даже документы), то очень высока.

До личного знакомства со Сталиным Голованов – тогда шеф-пилот Аэрофлота – воспринимал его великим человеком без души и сердца. К тому же у Голованова были ещё свежи в памяти не самые приятные для него и ряда его ближайших родственников воспоминания о 1937 годе. Однако, начав сотрудничать со Сталиным с зимы 1941 года, он в конце концов проникся к нему чем-то вроде любви сына к строгому и мудрому отцу – иными словами я не могу определить тот тон, которым Голованов всегда рассказывает о Сталине. Он не раз подчеркивает сдержанность и воспитанность Сталина, его высокую внутреннюю культуру и как особо характерную черту выделяет поразительную требовательность Сталина не только к другим, но и прежде всего к себе.

Однажды во время войны, когда оба были измотаны какой-то особо сложной и срочной проблемой, Голованов сгоряча сказал Сталину: мол, чего вы от меня хотите, я простой летчик… И Сталин тут же отпарировал: «А я – простой бакинский пропагандист». А потом прибавил: «Это вы так только со мной можете говорить. С другими вы так не поговорите»…

Лишь с годами Голованов понял, как Сталин был прав.

А как часто приходится читать ложь о поощрении Сталиным собственного восхваления. Возможны и иные варианты «воспоминаний»: мол, для проформы возмущался, а на деле без фимиама жить-де не мог.

Но уже после смерти Сталина Анастас Микоян на июльском 1953 года Пленуме ЦК – том, где политически казнили Берию, говорил (цитирую по неправленой стенограмме):

«… о культе личности. Мы понимали, что были перегибы в этом вопросе и при жизни товарища Сталина. Товарищ Сталин круто критиковал нас. То, что создают культ вокруг меня, говорил товарищ Сталин, это создают эсеры. Мы не могли тогда поправить это дело, и оно так шло…»

Для верного представления об отношении Сталина к прославлению в его лучшие, боевые годы полезно познакомиться с историей о несостоявшемся посвящении Сталину некоей книги…

Старый партиец Б.Е. Бибинейшвили написал книгу «Камо» о знаменитом кавказском большевике-боевике Тер-Петросяне (Камо). 20 апреля 1933 года председатель правления и заведующий издательством Всесоюзного общества старых большевиков Илья Ионович Ионов-Бернштейн (1887–1942) обратился к секретарю Сталина Поскребышеву с просьбой. Бибинейшвили и сестра Камо просили показать Сталину посвящение с тем, чтобы получить его согласие на помещение в книге.

Текст посвящения был следующим:

«Тому

Кто первый вдохновил Камо на беззаветную героическую революционную борьбу,

Кто первый назвал его именем «Камо».