Елена Арсеньева - Репетиция конца света

Одновременно с ней к окошку приблизилась худощавая женщина с тщательно уложенными пепельными волосами, в синем пальто, и, пока Неля набиралась смелости заговорить с приемщицей, просунула под стеклянную вывеску бордовую книжечку:

– Девушка, посмотрите, пожалуйста, по номеру удостоверения.

Приемщица проверила какие-то полочки и вернула удостоверение с пачкой писем:

– Ого, сколько! Устанете читать!

Женщина буркнула что-то в ответ и отошла в сторонку, просматривая свою обширную почту. Тут Неля решилась-таки протянуть в окошко свой конвертик:

– Девушка... а вы не могли бы положить вот это письмо?

Приемщица взглянула на адрес и воскликнула:

– Женщина, подождите! Вот вам еще одно письмо!

Женщина в синем пальто обернулась недоверчиво:

– Еще одно? От кого? От вас?

Неторопливо смерила Нелю взглядом с головы до ног, особенно задержавшись на ортопедическом ботинке. Подобие улыбки отразилось в небольших карих, тщательно подкрашенных глазах. Потом вскрыла конверт, пробежала взглядом текст, всмотрелась в фотографию. Тщательно сличила изображение с оригиналом, точно принимала Нелю на работу в режимное предприятие. Пояснила:

– Почему-то всегда на фотографии ну просто Мэрилин Монро, а в натуре – какая-нибудь зачуханная корова из области.

– Я тоже из области, – зачем-то сказала Неля.

– Да не в этом дело! – махнула рукой женщина, продолжая мерить ее глазами. И вдруг спросила, понизив голос, чтобы не слышала приемщица, которая поглядывала на них с нескрываемым любопытством: – Шрамы на ноге есть?

Неля почувствовала, как запылали щеки. Пока была жива бабушка, она не теряла надежды вылечить внучку, трижды пристраивала ее в ГИТО на операции. Результатом этих операций были такие уродливые шрамы, что Неля распростилась с мечтой носить тонкие капроновые чулки. Она чуть заметно кивнула, с трудом удерживаясь от желания нагнуться и почесать шрамы, которые вдруг начали жутко зудеть, а потом побежать бегом (ну, насколько ей это было доступно, конечно!) прочь отсюда, от этой женщины с ее немигающими глазами и странными, пугающими вопросами.

Но она не почесалась, не убежала, а только кивнула еще раз и с усилием расклеила пересохшие от волнения губы:

– Да. Есть шрамы. Очень уродливые...

Напряжение из глаз женщины внезапно исчезло. Создавалось впечатление, будто растаял лед. Губы растянулись в улыбку. Она повернулась к большой урне, стоявшей чуть позади, около стойки, сунула туда всю пачку только что полученных писем и шумно, с облегчением вздохнула:

– Ф-фу! Надоели мне они все – я тебе сказать не могу, до какой степени!

И, подхватив Нелю под руку, стремительно пошла через зал почтамта к выходу. Нелю она даже не поддерживала, а просто-таки волокла за собой, и та от растерянности неуклюже култыхалась следом, как будто у нее была хромая не одна нога, а обе.

– По... погодите, – наконец-то осмелилась выдавить Неля, – я не успеваю, я не могу так быстро!

Женщина обернулась – и Неля чуть не ахнула: в глазах ее блестели слезы.

– Извини меня, – сказала внезапно охрипшим голосом. – Я так рада – просто передать тебе не могу. Я тебя именно такой и представляла, когда все это придумала. Ты – моя копия. Просто моя копия, понимаешь? Я именно такая в молодости была, а он только от таких тащится. От тебя он просто обалдеет. Главное, ты все делай в точности, как я скажу. И все будет отлично, поверь!

– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Комсомольская»!

Алена слабо улыбнулась. Ой, как когда-то хохотали они с Михаилом в киевском метро, внимая вдохновенному голосу из громкоговорителя: «Побережно, двери зачиняются. Наступна станция – «Площа Жовтневой Революции». Наказал же господь людей таким языком... А потом посмотрели на предупреждение, перечеркнувшее вагонную дверцу: «Не притулятися!» – и просто-таки зашлись от смеха, одновременно вспомнив рукомесло какого-то московского остряка, который основательно поскреб буковки на дверце вагона, после чего надпись «Не прислоняться!» стала выглядеть так: «Не слон я!» Рядом, вместо всем известного объявления «Места для детей и инвалидов», значилась остерегающая информация: «Ест детей и инвалидов».

Даже об этих веселых, беззаботных эпизодах думать тягостно до слез. Неужели у нее теперь глаза будут всегда на мокром месте, всегда будет сжиматься сердце при мало-малейшем воспоминании об их с Михаилом жизни? Неужели и впрямь все это ушло в невозвратное прошлое, которое с каждым днем будет все больше отдаляться от Алены, покрываться серой пылью забвения? И не сдуть этой пыли, не вернуть ничего из того счастливейшего, блаженнейшего времени, которое...

И вдруг Алена, резко, словно от невыносимой боли, повернув голову, увидела за стеклом соседнего вагона... Михаила! Михаила, в черном пальто и черной прибалтийской фуражке с высокой тульей, делавшей его похожим на офицера вермахта из какого-то фильма про Вторую мировую. Он стоял спиной к Алене, чуть склонясь к молодой, ослепительно красивой блондинке с огромными голубыми глазами.

В первое мгновение у Алены потемнело в глазах, а потом так и ударило мыслью: «Так вот оно что! Не будь я так наивна, сразу могла бы догадаться, что я и мои недостатки вовсе ни при чем. Здесь непременно должна быть замешана какая-нибудь блондинка!»

В Болгарию он уехал. В Болгарию, надо же!

Что же теперь делать? Устроить сцену? Или, оставшись незамеченной, проследить за предателем? А если она потеряет эту парочку в толчее или, наоборот, окажется слишком близко и Михаил обнаружит слежку? Это Алена никогда ничего и никого не замечает, с головой погружаясь в собственные мысли, а Михаил-то – он все на свете видит! В это время поезд остановился, и пара вышла из вагона. Алена ринулась следом.

Видит? Вот и прекрасно. Сейчас ему будет на что посмотреть!

Алена рванулась вперед и, схватив под руку какого-то мужчину, шедшего на несколько шагов позади Михаила и блондинки, повлекла его вперед, с неестественным оживлением восклицая:

– Пошли скорей, дорогой! Опоздаем же. На такую вечеринку просто грех опаздывать!

Она повисла на руке незнакомца, кокетливо заглядывая ему в лицо, но не видя его, а только замечая боковым зрением, как обернулась на ее возглас сначала блондинка, а потом – лениво, неохотно – ее спутник.

И оказалось, что это никакой не Михаил.

Похож... нет, даже не особенно похож. Пальто похоже, да, а фуражка – один в один, но где были ее глаза, когда она вдруг решила...

Алена только коротко охнула, ощутив, будто в лицо ей плеснули горячим варом. Сердце заколотилось в горле, в ушах зашумело, и до слуха с трудом пробился спокойный, насмешливый голос: