Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Адом пугали людей. Но ад находился не где-то в потустороннем мире — здесь, на земле, жизнь большинства тружеников была сущим адом.

Отцы города не любили говорить о том, какой ценой доставались им богатства. Их лари были наполнены золотом, мокрым от крови и слез. Рабочий люд, выбивающийся из сил в рудниках и мастерских, платил за их роскошь всегдашним недоеданием, подорванным здоровьем, ранней старостью. Давно ушли в прошлое времена, когда человек, знающий ремесло, мог сравнительно легко кормить семью. Деньги, стекавшиеся в руки немногих, сломали прежние цеховые порядки. Расцвет сукноделия был неразрывно связан с расширением торговли. Производство лучших сукон требовало особенно хорошей шерсти. Ее приходилось везти издалека. Закупать шерсть и продавать сукно в чужих краях было по средствам только состоятельным мастерам. Постепенно из их числа выделились предприниматели-сукноделы, которые стали хозяйничать в цехах. Они теперь не маются сами у станков. Они наделяют других работой и знай себе перечитывают денежки.

Сколько тяжелого труда положат люди разных профессий, пока тюки шерсти превратятся в сукна! Шерсть надо перебрать, промыть, разделить по сортам, распушить и расчесать. Да и прясть ее нелегко. Намотай-ка пряжу на шпульки, — смотри не ошибись: шерсть, идущая на основу, наматывается одним способом, а приготовленная для утка другим. В зависимости от желательной длины, ширины и плотности ткани пряжу натягивают на соответствующий навой. Изнурителен труд ткача, но сукно еще не готово. Материю валяют, ворсуют, красят и затем окончательно отделывают, придавая гладкость и лоск.

Не позавидуешь судьбе подмастерья: четырнадцать, а то и шестнадцать часов в сутки он работает на хозяина. Начинает он со звоном колокола на городской башне. Зимой сигнал раздается в пять часов утра, а летом еще раньше. Цеховые статуты запрещают сверхурочную работу, но хозяин подчас не разрешает выпускать из рук инструменты, когда далеко за полночь. Правда, работу при свечах ограничивают, но думают не о людях — боятся пожара. Да и вообще в полутьме ничего не стоит перепутать краски и испортить дорогое сукно. Если есть срочные заказы, то не позволят отдохнуть и в праздник.

Тяжелая доля! Мальчишкой отдадут тебя в ученье. Мастер будет притеснять тебя как только захочет, а платить должен ему ты. Если нет денег — несколько лет будешь работать даром.

Как бы ты ни был искусен в ремесле, очень сложно получить права мастера. Изготовить шедевр — это еще не самое трудное. А где взять деньги? Хорошо, если ты сапожник, делающий деревянные башмаки, — у тебя дешевый материал и нехитрый инструмент. А если ты слесарь, скорняк или ткач? Откуда взять станок и дорогое сырье? Но пусть ты все это раздобыл. Мастера стараются любыми путями затруднить доступ в цех. Они поставят кучу условий: ты должен иметь определенный стаж, столько-то прожить в одном месте, обладать имуществом. С тебя потребуют доказательств, что ты законнорожденный. Потом придется сделать взнос в пользу цеха и неоднократно устраивать для мастеров и их жен угощения с обильной выпивкой. Многие так и остаются на веки вечные в подмастерьях и мыкают горе то у одного хозяина, то у другого.

Каждый шаг подмастерья регламентирован цеховыми статутами. Он должен жить в доме мастера и быть холостым. С ним считаются не больше, чем с прислугой. Даже в свободное время он не имеет права располагать собой: он обязан возвращаться в дом не позже девяти часов зимой и десяти — летом. Ему запрещено посещать таверны, кабаки, увеселительные заведения, возбраняется пить в свое удовольствие и играть в азартные игры.

Подмастерье получает харчи и деньги. Хозяин старается, конечно, кормить похуже и всякими правдами и неправдами увеличивать ежедневный урок. Переменить хозяина по своей воле подмастерье не может. А мастер нередко, чтобы ничего не заплатить, придирками вынуждает его уходить до истечения срока.

За невыход на работу, за всякую провинность и недосмотр подмастерья подвергались штрафам или их на время лишали работы. Но особенно жестоко расправлялись с теми, кто становился на путь борьбы, кто создавал тайные союзы подмастерьев или участвовал в стачках. Таких людей исключали из цеха, и в городе им уже никогда не давали работы.

С подмастерьями почти не считались в городских делах. Их старались держать в узде. За ними не признавали человеческих прав. Им не разрешали жениться и позорили их за «дикие браки».

Правда, теперь после упорной борьбы кое-что изменилось: не так ограничивали их свободу, чаще разрешали подмастерьям жить собственным домом, заводить семью. В урожайные годы жалованья хватало на сносное прокормление одного человека. Жить вдвоем уже значило влачить полуголодное существование. А если еще и дети! Разразится неурожай — а это случалось нередко — цены летели вверх, и тогда обычное жалованье становилось совсем нищенским.

Увечье постигло тебя на работе, или ты заболел от перенапряжения — не жди, что хозяин даст денег на лекаря или выплатит пособие. В лучшем случае ты сможешь получить только жалованье, полагающееся до конца срока найма. А дальше делай что хочешь — подыхай с голоду или становись на паперти с протянутой рукой.

Люди жили в постоянном страхе за завтрашний день, в обстановке неуверенности, тревоги, ожидания еще больших бед. На что надеяться? На блаженство в загробном мире? На том свете, как и на этом, хорошо будет только богачам. Это они предусмотрительно закупают столько индульгенций, что им отпускаются все грехи: прошлые, настоящие и будущие. А что остается бедняку, если у него нет денег ни на свечи, ни на индульгенции?

Священники благословляли власть имущих, а те смотрели сквозь пальцы на вольности, которыми тешили себя пастыри душ человеческих. Скандальные истории, где были замешаны духовные лица, давно перестали кого-либо удивлять.

В бедных кварталах особенно люто ненавидели тунеядцев попов. В городе было много сектантов-анабаптистов. Вождем их был Николас Шторх, суконщик.

Погода стояла прекрасная, и Лев X, отдыхая в своем любимом замке, частенько забавлялся охотой. Он с увлечением следил, как травили кабанов. Экк, которого вызвали из Германии доложить папе о виттенбергской ереси, превосходно уловил настроение его святейшества. Набросок подготовляемой против Лютера буллы Экк начал фразой: «Восстань, господь! Дикий вепрь замыслил опустошить твой виноградник!»

Лев X одобрил проект. Вскоре булла была напечатана. Все положения Лютера скопом подвергались проклятию, работы его велено было сжечь и никогда больше не публиковать. Если Лютер и его приверженцы за шестьдесят дней не отрекутся от своих взглядов, то они будут отлучены от церкви.