Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович
Нокаутирующий удар Сергей отсрочил на последний день фестиваля, когда на сцене появился совместный проект Чекасина с Курёхиным. Их выступление застало жюри и зрителей врасплох.
Прямо из зала к сцене маршировали барабанщики во главе с Элеонорой Шлыковой, которая разрезала партер в обтягивающей белой водолазке и в пионерском галстуке, с аккордеоном наперевес. За ней с дудками шагала зондеркоманда студентов ярославского музучилища, вооруженных пионерскими горнами и похоронными альтами.
«Мы выходили прямо через двери зала, — вспоминал впоследствии барабанщик Женя Губерман. — И, когда шли к сцене, уже что-то играли на маракасах, свистульках и каких-то погремушках. В зале сидели подставные зрители, которые начали нам подхлопывать и пританцовывать».
Находившиеся на сцене Чекасин с Курёхиным принялись бить локтями по клавиатуре и громко дудеть. Напряжение нарастало: юный Бутман разрывал воздух саксофонными атаками, Макаров выпиливал на виолончели шумовой авангард, а Женя Губерман сладострастно крушил барабанную установку.
В кульминационный момент на сцене появилась «колдунья в черном» — темноволосая певица цыганского театра «Роман» Валентина Пономарёва. Свет тут же был приглушен до минимума, и началось волшебство. Жгучая брюнетка, казалось, неподвижно смотрела в одну точку, голосом вытворяя чудеса. В ее вокале были скэты и визги, в нем словно полыхали отблески костров цыганских таборов.
В паузах Чекасин перекрикивался с Пономарёвой, а Курёхин радостно подхрюкивал им в микрофон. К этому языческому обряду было подключено всё, что шевелится. Громыхали два рояля с Курёхиным и Шлыковой, гоготали трубы и саксофоны, раскачивала ауру ритм-секция. Народ в ДК моторостроителей стоял на ушах.
«Мне не очень понятно, чего добивалась группа под руководством Чекасина с певицей Валентиной Пономарёвой, в течение сорока минут шаманившей на затемненной сцене, создавая видимость некоего действа, смысл и назначение которого так и остались неясны, — сокрушался в журнале «Музыкальная жизнь» член жюри и композитор Игорь Якушенко. — Я не поклонник подобного музицирования, более того, я не убежден, что сами исполнители подобного авангарда искренне верят в серьезность того, что они делают на эстраде».
Естественно, что в результате принятия жюри таких решений никаких наград проект Чекасина — Курёхина не получил. Тем не менее спустя полгода местный джаз-клуб пригласил выступить в Ярославле не лауреатов фестиваля, а именно проект Чекасина — Курёхина. Что было не только интригой, но и элементарной справедливостью.
На этот раз весенняя фри-джазовая программа подверглась некоторой модернизации. Чекасин выделил Курёхину больше пространства для маневров, и тот устроил на сцене настоящий фортепианный гейзер. Сергей исполнял нечто среднее между регтаймом и свингом, причем всё это происходило на второй космической скорости. Затем в фортепианный поток звуков врывался саксофон Чекасина, унося слушателей в направлении неведомой Аризоны.
В самый ответственный момент на сцене остались Курёхин, Шлыкова и Чекасин. Держа в руках учебные разговорники и словари, они выхватывали оттуда отдельные выражения и пытались исполнять зонг-оперы, сочиненные прямо в процессе. При этом успевали свистеть в милицейские свистки, кривляться, танцевать, прыгать, размахивать руками и носиться по сцене в разных направлениях.
Забегая вперед, заметим, что все визуальные находки ярославского периода, предложенные Чекасиным, Курёхин позднее развил на более качественном уровне — сначала в экспериментальном Crazy Music Orchestra, а позднее — в «Поп-механике». Теперь он делал это абсолютно самостоятельно, без опытных партнеров и художественных руководителей. Похоже, бегство от учителей становилось фирменным стилем Курёхина-авангардиста. Он, как Колобок, последовательно уходил от всех наставников, которые встречались на его пути. Вначале от преподавателей музучилища, потом от Корзинина, Горошевского, Вапирова. А теперь — и от Чекасина. Как говорится, мир ловил его в свои сети, но не мог поймать... А сам Курёхин стремился как можно скорее уйти в свободное, самостоятельное и неизвестное плавание.
«Как человек Сергей всегда был независимым, — вспоминает Владимир Диканский. — Как только у него возникали проблемы с зависимостью, он сразу же легко от них ускользал».
Блюз простого человека
Сейчас я часто играю new wave с группой «Аквариум», их лидер Борис Гребенщиков очень талантлив. Сергей Курёхин (из писем друзьям)
К началу 1980-х Сергей Курёхин и Борис Гребенщиков напоминали два континента, не нанесенных пока на карту, но уже готовых к эпохе великих музыкальных открытий. Сергей исколесил всю страну, исполняя фри-джаз в составе квартета Вапирова. Гребенщиков экспериментировал со стилями, играя всё, что попадалось под руку, от реггей и психоделики до панка и «новой волны». Скандальное выступление «Аквариума» на рок-фестивале в Тбилиси закончилось тем, что БГ вышвырнули из аспирантуры, комсомола, с репетиционной базы и откуда-то еще. Таким образом, великих питерских аутсайдеров от искусства стало как минимум двое. А двое — это уже сила. Двое могут объединяться в движение.
Прежде шапочно знакомые по «Сайгону» и театру Горошевского, они внятно встретились лишь на записи нового альбома «Аквариума». Обстоятельства знакомства оба помнили плохо, впоследствии предлагая прессе взаимоисключающие версии. Наверное, заметали следы будущих культурологических диверсий.
«Когда мы начали писать «Треугольник», мне хотелось крайне смутную палитру «Аквариума» осветить каким-то настоящим музыкантом, — вспоминает Гребенщиков. — И Алик Кан говорит мне: «Что же ты Курёхина не позовешь?» Мы встретились с Сергеем, и с его появлением всё сразу же пошло не так, как я думал. Когда он начинал что-то делать, это очаровывало, это был фейерверк. И сразу же стало понятно, что нам вместе будет интересно. Он с ходу предложил сделать другую аранжировку. Получилось. В итоге Курёхин сыграл на «Треугольнике» гениально, а я спел под то, что он сыграл».
Любопытно, что конкретно мой интерес к Курёхину начался именно с «Треугольника». Оригинал этого магнитоальбома я выменял у музыкального критика Сергея Гурьева, отдав ему взамен зимнюю шапку-ушанку. В центре зала станции метро «Библиотека имени Ленина» одетый в овечий тулуп Гурьев водрузил шапку на голову и растворился в толпе. А я, не в силах унять волнение, развернул помятую газету и извлек из нее заветный трофей. По бокам толкались охреневшие от московской суеты «командировочные», но я уже потерял ощущение пространства и времени.
«Треугольник» представлял собой картонную коробочку, оформленную в черно-белой эстетике. От этого магнитоальбома явно веяло тайной: на развороте красовались мифологические надписи наподобие эльфийских рун, а внутри находилась завернутая в целлофан бобина, на которую вмещалось полчаса абсурдистских гимнов, стихотворений, скетчей и шумов. По сути это был современный городской эпос в лучших традициях обэриутов, состоявший из лирики Гребенщикова и его сотоварища Джорджа Гуницкого.
Музыкальную фактуру «Треугольника» усиливали ернические фортепианные партии, особенно в «Мочалкином блюзе», «Поручике Иванове» и «Двух трактористах». Стилизованные ретро-пассажи исполнялись на препарированном пианино с нездешним минимализмом, а на задней стороне коробки красовалось лаконичное: «“Аквариум” + С. Курёхин». Это многое объясняло.
Чтобы понять эпохальность «Треугольника», напомним, что представлял собой «Аквариум» до этого альбома. Продвинутые актеры театра Горошевского не всегда виртуозно умели играть, но очень хотели это делать. Вооруженные ленинградскими акустическими гитарами, они видели себя выступающими на Вудстоке, где-то между Рави Шанкаром и The Who. В контексте унылого советского бытия Гребенщиков с друзьями пытались построить «вторую реальность» в духе фэнтези Толкиена или «Мифов и легенд короля Артура». Они переводили западные рок-боевики на русский язык, порой выдавая фрагменты английских текстов за собственные. «Я возьму свое там, где я увижу свое», — пел позднее Гребенщиков. На первых порах это было хуже, чем у Боба Дилана, но лучше, чем у «Машины времени» и «Воскресения».
