Лариса Фотина - Мой муж Норбеков, или как родилась Лора

Я работала в области, где здоровье граничит с нездоровьем. И здесь приходилось быть искусным, а не просто точным. Например, что «норма» и просто особенность для чернокожего, может быть признаком нездоровья белого. Бывает, что ЭКГ нормальна, а на самом деле у человека предынфарктное состояние. Я должна была все проверить и перепроверить. Приблизительность не допускалась: надо было знать наверняка! И я за этот вывод отвечала головой.

Все, с чем я столкнулась в ИМБП, было так не похоже на мой прошлый опыт в медицине и в жизни. Вспомните сами, как вы себя ведете, когда приходите к врачу, и как он к вам относится. Наверное, что-то вроде:

— Ну, на что жалуемся?

— Ой, доктор, здесь болит, и тут недомогание…

И пассивно ждете, когда доктор вас излечит. А внутри думаете: "Хорошо, если поможет, а скорее всего — нет". Часто от веры в эффективность помощи зависит выздоровление. Тот человек, для которого состояние недомогания, болезни стало привычным, выздоравливает тяжелее и дольше. Если же бодрость и здоровье для него — норма, то возвращение от болезни к обычному состоянию происходит быстрее. Если вы отклоняете маятник, он все равно возвращается в точку равновесия. Попытайтесь сделать такой точкой здоровье, и ваша жизнь сильно изменится. Отношение к болезни формируется в нас взрослыми еще в самом детстве. Часто можно слышать, как мамы пророчествуют: "Оденься теплее, а то заболеешь. Не пей холодную воду — горло заболит. Закрой окно — тебя продует". Они искренне хотят видеть своих детей здоровыми и в то же время программируют связь внешних обстоятельств с болезнью. В детстве мы открыты и восприимчивы. Позже мы удивляемся, почему каждый раз, промочив ноги, простываем.

Сегодня я объясняю людям, которые занимаются по системе ЛОРА, как перепрограммировать себя на здоровье и молодость и стараться придерживаться их постоянно.

Встреча с Мирзакаримом взволновала меня. Бременами я ощущала, что даже кровь начинала быстрее бежать по моим жилам. Манящий образ этого человека все чаще и чаще появлялся передо мной. Я ловила себя на постоянных мыслях о нем, которые были похожи то ли на мечтания, то ли на сон наяву. Что-то необычное начинало происходить, постепенно овладевая мной. Он оказался первым представителем Средней Азии, с которым я так общалась. Как я могла устоять перед обаянием человека из страны, о которой слышала столько волшебных рассказов? Мне вспомнилось, что в тех краях жили Авиценна и лукавый мудрец Хаджа Насреддин, что Восток — мистическая колыбель сказок тысячи и одной ночи… И меня еще больше тянуло к Норбекову.

В то же время я с энтузиазмом обсуждала с Беледой то, что мы увидели в зале ЗИЛа. Возможности этого живого метода для врачей и больных, то, как можно сделать из этого систему. Конечно, более эмоционально говорила я. Ростислав Васильевич не — во всем был согласен со мной, высказывал сомнения. Но, тем не менее, мы снова пришли к Норбекову и уже предложили помощь:

— То, что вы делаете, — замечательно. Нужно официально запатентовать ваш метод, Мы знаем, как помочь вам, знаем нужных людей, как все делается. И чтобы было быстрее и легче, можно заплатить за эти услуги.

Мирзакарим со всем согласился, но повел себя настороженно — подумал, что от него хотят денег. При личной встрече со мной пожаловался на это. Я передала его впечатление Беледе, а тот сказал, что не будет сотрудничать с Норбековым, раз они уже на первых шагах истолковывают друг друга неверно. Они просто не смогли найти общий язык и понимание. А жаль.

И я осталась одна. Со своими ожиданиями, мечтами, мыслями. Мое желание сделать что-либо для Мирзы не ослабевало и искало выхода. Судьба была ко мне благосклонна, и дальнейшие события помогли мне.

В переговорах о патентовании принимали участие еще и организаторы занятий из парткома ЗИЛа. У них на заводе был свой эксперт по изобретениям, но только в сфере машиностроения. Эта женщина отказалась от сотрудничества, так как машиностроение и медицина — совершенно разные вещи.

И тогда Мирзакарим попросил помощи у меня. Никто другой в тот момент за это не взялся. Это была уже судьба, и я ощутила радость: у нас будет общее дело! А значит, у меня будет возможность быть с ним рядом. Я, конечно, согласилась, потому что во мне поселилось чувство: "Если не я — то кто же сможет так искренне поддержать его и помочь?»

Москва — мой родной город. Здесь у меня уже тогда были имя, известность, популярность, ученая степень, изобретение, несколько научно-популярных книг. Годы учебы и опыт работы, лекции перед большими аудиториями. Самые современные знания в официальной медицине. Поэтому я была уверена в себе.

Мирзакарим выглядел одиноким, и я чувствовала это. Он недавно приехал в Москву и еще почти никого не знал. Ни кола, ни двора… Без хорошего образования, дипломов и знакомых. Он привез из Узбекистана необычный подход к лечению человека и нуждался в поддержке.

Так неожиданно по воле судьбы наши дороги пересеклись.

В семье на меня возлагали большие надежды. Эти ожидания часто обязывали меня слушать родных и поступать, как они мне говорили. Такая несвобода сильно угнетала меня. Хотя я всегда мечтала принимать самостоятельные решения, найти собственное дело по душе. Мама хотела, чтобы я пошла по ее стопам в науку и стала хирургом. Она была сильная женщина и все время давила на меня, настаивала на своем, ее не интересовали мои мечты и желания. И очень много поступков в своей жизни я совершила под ее влиянием.

На старших курсах медицинского института по настойчивому совету мамы я занималась в научном студенческом кружке на кафедре, где она была доцентом и преподавала. Изучала желчные протоки. Не могу сказать, что меня это сильно увлекало. После окончания института именно мама настояла на распределении на кафедру нормальной анатомии. Работа со студентами, эксперименты, трупы… Я полгода проходила туда на работу "на общественных началах" — зарплату мне не платили. Последней каплей была моя работа над диссертацией по эмбриологии. Для этого мне приходилось ездить в больницы на аборты и собирать в баночку «материал» Для изучения. Я каждый раз заставляла себя делать это, сердце сжималось от страдания и боли. Как-то мои друзья в шутку назвали меня "черным аистом" (в сравнении с белым аистом, приносящем детей).

Шутки шутками, но это на меня подействовало раздражающе, оставив неприятный осадок. И, в конце концов, я поняла, что больше не могу этим заниматься, и что совершаю насилие над собой. Мне стало совсем плохо. Взбунтовавшись, дома объявила: "Все! Ухожу! Не хочу!"