Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

В тот момент, когда я услышала свист плетки, этот свист будто разбудил во мне что-то, уже давно спящее внутри. Перед глазами пронеслись смутные картины, которые я или видела во сне, или слышала когда-то в старых сказках. На мгновение мне показалось, будто я — это уже не я, будто мои руки обрастают чешуей и превращаются в лапы чудовища. Мне казалось, что я смотрю на девушку, привязанную к столбу сразу с нескольких сторон, как будто вокруг поставили много зеркал и мой взгляд бьется в бесконечных зеркальных коридорах, то и дело вырываясь из них в самых неожиданных местах. Девушка, привязанная к столбу, показалась мне неуловимо знакомой. Я знала эту служанку, но то, что я увидела в ней, уходило куда-то в недоступную пониманию темноту моих забытых воспоминаний. Я не могла вспомнить — откуда я знаю ее, но в моей голове звучал призыв убить ее. Этот призыв исходил от того чудовища, чьими лапами я теперь ощущала свои руки. Был и еще один голос. Вернее даже не голос, а предчувствие чего-то невероятного, чего-то манящего и прекрасного, и, в то же время, настолько недоступного моему сегодняшнему пониманию, что это не могло пока выразиться словами.

Когда Оршоля протянула мне плетку, я не взяла ее. Я протянула руку к тяжелому кнуту, и прежде чем кто-то из присутствующих смог вымолвить слово, вместо молодой служанки на столбе висел сочащийся кровью мешок с переломанными костями, который подергивался в предсмертных судорогах.

Когда кнут успокоился, я ощутила, как собираюсь воедино. Чудовище уснуло, его сила ушла из моих рук, я едва держала в руках тяжелый кнут, на который налипла пыль, пропитанная кровью. Тогда я перевела взгляд на Оршолю, заглянула ей в глаза. В ее глазах я прочитала страх и восхищение. Одна из девушек, которые были с нами — та, что выронила плетку и отошла в сторону, теперь лежала на земле без чувств. Вторая отвернулась и комкала в руках кружевной платок. Больше Оршоля не учила меня методам наказания провинившихся слуг, а когда их приходилось наказывать, старалась, чтобы меня не было поблизости. Когда об этом случае узнал Ференц, которого вечно не было рядом, тот усмехнулся, потрепал меня по плечу и сказал: «У меня будет жена, которой я смогу гордиться».

Если не брать во внимание этот случай, несколько разнообразивший скуку Шарвара, то моей жизни там, пожалуй, позавидовала бы любая монахиня. К счастью, летний климат тех равнинных болотистых мест не благоприятствовал Оршоле, и та, когда жара уже готова была опуститься на землю, собралась в одно из своих владений, расположенное в гораздо более диких местах, в горах, среди лесов. К счастью — потому что там ее гнет ослабел.

Я получила некоторую свободу в горном замке. С детства я любила ездить на лошади и теперь при каждом удобном случае выезжала прогуляться по местным лесам. Однажды я заметила какое-то движение в чаще. Я приблизилась и различила среди бурелома старуху, которая что-то собирала в холщовую сумку, перекинутую у нее через плечо. Старуха услышала, что к ней кто-то приближается, обернулась, и, увидев меня, приветственно помахала мне рукой. Крестьяне обычно так не поступают. Те пугливо жмутся у обочин дороги, завидев господскую лошадь, да кланяются. Я подъехала, спешилась и подошла к ней. «Я жду тебя, принцесса», — так начала старуха свою речь. «Выслушай меня, я должна открыть тебе твою судьбу», — продолжила она. Моя судьба меня, конечно, интересовала. Но я сомневалась, что старуха в ветхом платье, пусть и не похожая на крестьянку, может что-то знать о моей судьбе. Несмотря на сомнения, я ощущала родство с этой старухой. Мне стало очень спокойно, когда я подошла к ней и ощутила запах неизвестных мне трав, которыми была полна ее котомка.

Я ждала, что старуха начнет говорить о чем-то своим довольно-таки противным голосом, но та лишь порылась в сумке и протянула мне щепотку трав. Видно было, что травы это разные. Я доверяла старухе, поэтому приняла их. «Поднеси их к лицу, глубоко вдохни, и ты узнаешь свою судьбу», — так сказала старуха. Если бы я не чувствовала себя хорошо с ней, думаю, я не стала бы делать то, что она мне предлагала. Но я была абсолютно спокойна и вдохнула пряное облако травяного аромата.

Когда вдох достиг цели, я почувствовала, как все вокруг изменилось.

Мои глаза были закрыты. Я ощущала себя сидящей на чем-то очень мягком. Как перина, но гораздо более упругом. Откуда-то доносился приглушенный шум. Я раньше никогда не слышала такого шума. Будто ветер гуляет в кронах деревьев. Но иначе — с множеством более мелких звуков, которые я сравнила бы с криками толпы и блеяньем овец. Но эти звуки лишь отдаленно напоминали что-то из того, что я до этого слышала. Я ни с чем не могла их сравнить.

Было не жарко и не холодно. Я не решалась пока открывать глаза. Я ощущала, будто я двигаюсь, как иногда бывало в быстро едущей карете, когда кучер то придерживал, то понукал лошадей. Только я не слышала топота лошадиных копыт. Я не слышала звука, который мог бы быть причиной такого движения. Лишь легкая, едва уловимая дрожь иногда чувствовалась, да какое-то далекое завывание, будто ветер воет в трубах. Когда это завывание усиливалось, я чувствовала что-то похожее на ощущение, которое испытала однажды, когда лошади понесли и я, сидящая лицом к ним, откинулась на подушки кареты. Но тогда воздух был наполнен испуганным ржанием лошадей, криками извозчика, грохотом камней под колесами. Здесь же ничего кроме слегка усиливающейся дрожи и легкого изменения далекого, едва слышного воя, не говорило о том, что я двигаюсь быстрее. Да и к подушкам, на которых я, очевидно, сидела, меня прижимало вовсе не так грубо и резко, как в том злополучном случае с лошадьми.

Осознав себя в движущемся экипаже, я вдохнула полной грудью и поняла, что не чувствую грубых запахов, которые всегда окружают тех, кто путешествует. Совсем не пахло лошадьми. Меня окутывали запахи, многие из которых я ощущала впервые. Я не могла разобраться в них. Это похоже было на запахи каких-то дивных заморских цветов, но не те слабые запахи, до которых можно дотянуться, лишь согнувшись перед цветком и, вдохнув воздух из самых его глубин. Это были сильные, но не пугающие запахи. Возможно, это были цветы, которых я раньше никогда не встречала.

Я решилась открыть глаза. Да, я сижу на подушках, цветом, напоминающих слоновую кость, статуэтку из которой отец однажды привез из похода. Я провела рукой по этой подушке — она была искусно сшита и на ощупь чуть холоднее, чем тело человека. Такое ощущение, будто она из кожи, но какой же тонкой выделки эта кожа! Я посмотрела на свои руки и в первый момент отшатнулась. Руки выглядели прекрасно, не то, что те руки, к которым я привыкла, найдя себе развлечение в езде на коне. Я поняла, что эти руки могут принадлежать очень богатой и очень странной женщине. На них было несколько украшений, они сияли и переливались в слабом, но явном свете, который меня окружал. Удивиться и даже испугаться меня заставил вид ногтей на моих руках. «У человека не может быть таких!» — подумала я в первый момент. Ногти были очень длинными и, насколько я могла разглядеть, красными и сверкающими. Они выглядели пугающе, но я разглядела их поближе и поняла, что все же это мои руки, и что они прекрасны. Я несколько раз сжала и разжала руку.