Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

Весь рейс от Керчи до Ростова протянулся два с половиной месяца, и наша шхуна заработала такой мизерный фрахт, что капитану не хватило денег даже на расплату с командой.

На мою долю пришлось семь рублей с копейками…

На мели

Начинался октябрь.

В Ростове было уже довольно холодно, особенно по ночам. Да и в классы пора было возвращаться.

Платье, какое у меня было, окончательно истрепалось за лето, а о покупке нового пальто или хотя бы верблюжьего пиджака на вате нечего было и думать.

Вообще вид я имел жалкий.

Шляясь с утра до ночи по набережной, я посещал все пароходы.

Мне удалось наконец пристроиться «пассажиром из работы» на пароход «Императрица Мария», отходивший прямым рейсом в Керчь.

Была темная, холодная осенняя ночь, когда мы снялись из Ростова и пошли вниз по Дону.

Я стоял подручным на руле.

Направо и налево мелькали красные и белые фонари фарватера. То и дело попадались рыбачьи лодки и невода. Машину приходилось ежеминутно останавливать… Капитан выходил из себя.

Вдруг невдалеке с какой-то лодки раздался голос:

— Куда вы лезете? Ведь красный-то не горит… Левей держи, левей…

— Прикажете взять? — спросил рулевой капитана.

— Не надо, — отвечал тот раздраженно. — Держи своим курсом. Знаю я их: нарочно сбивает, со зла, — я им в прошлый раз на этом месте невод порвал, проклятым…

Но не успел капитан договорить последних слов, как пароход с полного хода врезался в «россыпь» (песчаная мель).

— Полный назад! — закричал капитан, подскочив к машинному рупору.

Но было уже поздно: пароход крепко засел носом в песке, и только течение слегка заворачивало корму, прижимая его к мели всем бортом.

В это время на мостик прибежали несколько испуганных пассажиров первого класса. Некоторые были в одном белье.

— Капитан, — кричали они, — мы тонем! В каюте вода!

— Бараны! — закричал на них рассвирепевший капитан. — Куда тонем? К центру земли, что ли?.. Пароход на мели стоит, успокойтесь и идите вниз. Это пустяки, — добавил он уже более мягким голосом.

Однако нельзя было выводить пароход на глубокую воду, не заделав пробоины в днище.

Машину остановили, и мы все под предводительством капитана спустились в первый класс.

Воды набралось в общих каютах почти по пояс. В ней плавали табуретки, перевернутый от толчка обеденный стол, пассажирские чемоданы, шляпные картонки и самые шляпы.

Пассажиры и пассажирки в самых фантастических костюмах, забравшись на диваны, с испуганными и сосредоточенными лицами «удили» свои вещи зонтиками и палками.

Сняв разборный пол, мы принялись ощупывать пробоину в том месте, где по воде шли круги и пузыри, нащупали трещину, тянувшуюся вдоль кильсона фута на полтора. Работа закипела.

Достали войлок и, пропитав его салом, наложили на трещину, сверх войлока — несколько досок и чурбаков. Наконец прижали все это бревном, уперев другой его конец в потолок каюты и забив клиньями. Затем стали помпами и ведрами выкачивать воду.

Эта работа производилась по пояс в студеной воде и заняла всю ночь.

Откачав пароход, мы легко стянулись с мели завезенным якорем благодаря воде, прибывшей за ночь от задувшего с моря ветра. Часов в восемь утра мы уже продолжали свой путь по направлению к Керчи.

Событие этой ночи обошлось судну довольно легко.

Но нелегко оно обошлось мне. Надорванный непосильной работой в течение восьми месяцев, мой молодой, не окрепший как следует организм не выдержал этого последнего испытания.

Без памяти, в бреду свезли меня с парохода в керченскую больницу, где я пролежал, находясь между жизнью и смертью, почти два месяца.

Дальнее плавание

Оправившись, я стал догонять товарищей по учебе. Курс третьего и последнего класса керченской мореходки был сложнее второго, но и он не представлял для меня никаких трудностей. И то сказать: ведь Керченские мореходные классы были классами второго разряда и готовили только штурманов каботажного плавания.

Морская практика, геометрия, начала тригонометрии, знакомство с логарифмами, навигация в самом сжатом виде, элементарное знакомство с пароходной механикой и кораблестроением да начатки английского языка — вот все, что требовалось для сдачи экзамена на получение этого невысокого звания, дававшего право занять должность младшего помощника капитана. Право, но не должность.

Выбиться в помощники капитана рядовому штурману в то время было очень нелегко: судов было мало, и во всех пароходных обществах велись секретные кандидатские списки.

Попасть в такой список без родственных связей с заслуженными капитанами, без протекции, без ходатайства какого-нибудь «лица», в угождении которому было заинтересовано пароходство, было почти немыслимо. Проскакивавшие иногда «фуксом» держались в черном теле, и пределом их карьеры была должность второго помощника капитана или шкипера на буксирном пароходике.

Многие штурманы каботажного плавания, проработав несколько лет матросами и сдав правительственный экзамен на звание «штурмана дальнего и шкипера каботажного плавания», шли «капитанами от бандеры» на греческие парусники или небольшие грузовые пароходы. «Бандерой» (la bandera) на старом черноморском жаргоне назывался флаг. Капитан от бандеры считался подставным лицом, флаг которого прикрывал фактического капитана, обычно доверенного, родственника или компаньона судохозяина, а иногда и самого судохозяина, который не мог получить диплом или по безграмотности или потому, что был иностранным подданным.

Капитан от бандеры получал небольшое жалованье, стол, неограниченное количество чашек черного турецкого кофе и плавал на судне пассажиром. В списке же экипажа, в так называемой «судовой роли», он значился капитаном, все судовые бумаги делались на его имя. Он являлся лицом, ответственным за судно перед правительством. Обыкновенно такие капитаны скоро жирели, совершенно забывали все то, чему когда-то учились, и спивались. Тогда их карьера кончалась. Распухших и посиневших от пьянства, дрожащих, потерявших человеческий образ, их можно было всегда встретить среди босяков портовых городов черноморско-азовского побережья. Они выпрашивали у моряков деньги на выпивку, рассказывая, что и они были капитанами, но вот — превратности судьбы, потеря службы, и теперь, «понимаете сами, положение — бамбук».

Мое положение тоже было в некотором отношении «бамбук»: я окончил мореходку семнадцати лет, а закон требовал для получения диплома, хотя бы и на первое судоводительское звание, совершеннолетия, т.е., по царским законам, достижения двадцати одного года. Следовательно, мне предстояло еще минимум четыре года матросского плавания. Весь вопрос был в том, как бы использовать это плавание с наибольшей пользой для будущей карьеры судоводителя торгового флота. Я во что бы то ни стало хотел поплавать на иностранных судах, особенно парусных, повидать мир, выучиться как следует английскому языку.