Переход в бесконечность. Взлет и падение нового магната - Майкл Льюис
Отсутствие потребностей у Мэтта открыло Сэма настолько, насколько Сэм вообще когда-либо открывался. Сэм и Мэтт вместе покупали карты и вместе ездили с родителями на местные турниры против взрослых мужчин. В конце концов они вместе вышли на юниорский уровень и в конце десятого класса добрались до национального чемпионата в Чикаго. Мэтт видел Сэма так, как, возможно, не видел никто другой. "Я думаю, легко считать людей, которые чрезвычайно рациональны, роботами, - говорит он, - но я не думаю, что это применимо к Сэму. Он был действительно редким сочетанием гиперрациональности и чрезвычайной доброты". В старших классах они отдалились друг от друга, но учились в колледжах, расположенных в часе езды друг от друга. Осенью на первом курсе Сэм постучал в дверь комнаты Мэтта в общежитии. "Я играл в видеоигры и слишком отвлекся, чтобы проверить телефон, поэтому понятия не имел, что произошло", - вспоминает Мэтт. В тот день отец Мэтта, с которым он был очень близок, умер от сердечного приступа. "Сэм лично сообщил мне эту новость, а потом отвез меня в свое ботаническое братство в Массачусетском технологическом институте, где мы всю ночь играли в настольные и видеоигры, чтобы отвлечься перед тем, как я на следующий день полечу домой".
Каждая жизнь определяется не только тем, что в ней происходит, но и тем, что не происходит. Начало жизни Сэма столь же поразительно тем, что в ней не произошло, как и тем, что произошло. Он видел, что отличается от большинства других детей. Он не делал никаких попыток присоединиться к их играм, а они не понимали его. Он сохранял то, что позже назвал "романтически позитивным" взглядом на себя. "Я не считал счастьем то, что я не такой, как все", - говорит он. "Я думал, что это круто". Его единственным оружием для защиты от насмешек одноклассников было неглубокое презрение и слабое чувство собственного превосходства. "Но у меня никогда не было принципиальной причины для этого. Мне просто хотелось так думать, иначе что мне остается?" В эмоциональном и интеллектуальном плане у него была прекрасная возможность сделать из себя религию. Каковы были шансы, что математически одаренный ребенок в центре Кремниевой долины в начале 2000-х годов не возьмет в руки "Голову фонтана" и не найдет в ней свою внутреннюю жизнь? Но этого так и не произошло.
Сэм видел некоторые достоинства в определенном виде либертарианства. Но он слушал, как настоящие либертарианцы доказывают, почему, например, им не нужно платить налоги. И он подумал: "Да, конечно, никому не нравится платить налоги, но это не совсем философия". "Они размыли границу между либертарианством как философией и эгоизмом как философией", - сказал он. Его внутренняя проводка не воспринимала этот конкретный сигнал. "Представление о том, что другие люди не имеют такого значения, как я, казалось мне натянутым", - говорит он. "Мне казалось странным даже думать об этом". Одно дело - чувствовать себя изолированным; другое - верить, что место, где ты находишься в изоляции, является центром Вселенной. Или что ты и то, что с тобой происходит, - единственные вещи, которые имеют значение. "Мне казалось неамбициозным не заботиться о том, что происходит с остальным миром", - говорит Сэм. "Это было слишком низко - думать только о том, что касается меня".
На своей основной работе его родители постоянно сталкивались с противоречием между индивидуальными свободами и коллективным благом в американском праве. Оба они в целом считали себя утилитаристами: любой закон должен стремиться не к максимизации некоего абстрактного понятия свободы, а к наибольшему благу для наибольшего числа людей. Они никогда не навязывали Сэму свои взгляды, но Сэм, конечно, их слышал. И родители в основном вразумляли его. Примерно в то время, когда он перестал читать книги, он обратился к утилитарным доскам объявлений в Интернете. Возможно, он не чувствовал связи с отдельными людьми, но это только облегчало ему рассмотрение интересов человечества в целом. "Не будучи очень близким к большому количеству конкретных людей, было более естественно заботиться не о ком-то конкретном, а обо всех", - говорит он. "По умолчанию я рассуждал так: "Да, нет никого, кто не имел бы значения. Значит, я должен заботиться обо всех одинаково". "Однажды, в возрасте двенадцати лет, он выскочил из своей комнаты и решительно выступил в защиту утилитаризма. "Я была просто ошеломлена, когда поняла, что именно этим он занимался в своей спальне", - говорит Барбара. Как позже объяснит Сэм:
Когда мне было около 12 лет, я впервые стал разбираться в политике и начал задумываться о социальных проблемах. Однополые браки не вызывали сомнений - не нужно быть убежденным утилитаристом, чтобы понять, что делать жизнь людей несчастной из-за того, что они совершенно безобидно немного отличаются от тебя, - глупо. Но аборт меня немного беспокоил. Какое-то время я пребывал в противоречии: рождение нежелательных детей - это плохо, но и убийство - тоже.
Тогда Сэм рассуждал об аборте с точки зрения утилитаризма. Не зацикливаясь на правах матери или правах нерожденного ребенка, а оценивая полезность того или иного действия.
Есть множество веских причин, по которым убийство обычно является очень плохим поступком: вы причиняете страдания друзьям и семье убитого, вы заставляете общество потерять потенциально ценного члена, в которого оно уже вложило много еды, образования и ресурсов, и вы отнимаете жизнь у человека, который уже вложил в нее много сил. Но все это не относится к аборту. На самом деле, если задуматься о фактических последствиях аборта, за исключением страданий, причиненных родителям (которые они в состоянии оценить лучше всего), они мало чем отличаются от того, если бы плод вообще не был зачат. Другими словами, для утилитариста аборт выглядит как контроль рождаемости. В конце концов, убийство - это просто слово, и важно не то, пытаетесь ли вы применить это слово к ситуации, а факты ситуации, которые заставили вас в первую очередь описать ее как убийство. А в случае с абортом применимы лишь немногие из тех вещей, которые делают убийство таким плохим.
Именно так Сэм понял, кто он такой: размышляя о чем-то сам, не особо заботясь о мыслях других. Однако было два коротких периода, когда у него был
