Николай Пирогов. Страницы жизни великого хирурга - Алексей Сергеевич Киселев
Вот как пишет Пирогов об одной из этих встреч с Жуковским в доме Мойера: «Я живо помню, как однажды Жуковский привез манускрипт Пушкина “Борис Годунов” и читал его Екатерине Афанасьевне; помню также хорошо, что у меня пробежала дрожь по спине при словах Годунова: “И мальчики кровавые в глазах”» [45].
Если снова вернуться к наставнику Пирогова Мойеру, то можно сказать, что жизнь этого замечательного человека была счастливо связана с тремя гениями – величайшим композитором Бетховеном, поэтом Жуковским и великим хирургом Пироговым, в судьбе которого Мойер сыграл огромную роль.
* * *
С первых дней учебы в университете Пирогов кроме клиники очень много времени уделял практическому изучению анатомии – своего любимого предмета, а также экспериментам на животных. Ни в секционном материале, ни в экспериментальных животных Пирогов не испытывал недостатка, что выгодно отличало университет в Дерпте от других российских университетов, где имело место религиозное преследование ученых, изучавших анатомию человека на трупах. В особенности это касалось Казанского университета, попечителем которого в 20-х годах XIX века был махровый реакционер М. Л. Магницкий. Этот мракобес не только громил научные школы университета, но и добился признания занятий анатомией на трупах «богопротивным» делом. Там по его инициативе экспонаты анатомического музея университета в специально изготовленных гробах, после панихиды и под колокольный звон, были отвезены на кладбище для захоронения [46]. Удивительно, что это мракобесие, которым отличался не только Магницкий, но и попечители других российских университетов, поддерживал и Александр I, несмотря на то что он лично даровал многие права и свободы Дерптскому университету и тесно дружил с его ректором Парротом. Дерптский университет смог получить привилегии, а другие российские университеты – нет. Поистине политика двойных стандартов.
В Дерпте Пирогов много читал, реферировал научную литературу и трудился в анатомическом театре, забывая про отдых и развлечения.
По заданию медицинского факультета он стал работать над конкурсной работой, посвященной перевязке сосудов, провел огромное количество экспериментов на животных. Результатом этих трудов в 1829 г. явилась первая научная работа Пирогова: «Что нужно иметь в виду при перевязке больших артерий во время операции?» Она была написана, традиционно для того времени, на латинском языке.
За этот труд Пирогов был удостоен медицинским факультетом университета золотой медали и был освобожден от обязательного посещения некоторых лекций. Это была особая награда факультета и большой успех молодого ученого. Николай Иванович настолько увлекся анатомическими и экспериментальными исследованиями, что перестал посещать другие занятия, вызывая нарекания со стороны ряда профессоров. Он получил возможность свободно распоряжаться своим временем, и может быть, это была его первая победа в отстаивании своих прав, что в дальнейшем ему пришлось делать неоднократно.
Первый успех окрылил молодого ученого. С еще большим рвением он взялся за дальнейшее изучение вопросов перевязки крупных сосудов, в первую очередь брюшной аорты, которую не так давно, впервые на живом человеке сделал Астлей Купер. Эта операция английского хирурга, однако, закончилась смертью пациента.
Увлеченный своими исследованиями, Пирогов стал сомневаться в необходимости работы над докторской диссертацией, для защиты которой требовалось сдать докторантские экзамены. Однако в программу обучения в профессорском институте входило обязательное написание и защита докторской диссертации. И здесь его учитель профессор Мойер, высоко ценивший способности и настойчивость в исследованиях Пирогова, использовал свой авторитет и свое влияние и настоял, чтобы его строптивый ученик сдал экзамены и завершил свою работу, посвященную перевязке брюшной аорты.
С большой неохотой Пирогов стал готовиться к докторантскому экзамену. Описывая свое поведение в то время в своем «Дневнике старого врача», Николай Иванович, как всегда, не щадит себя и не скрывает свой, как мы увидим, не совсем достойный поступок, вызванный особенностями его характера.
«Наконец, я решился идти на докторский экзамен… Но, желая по упрямству показать факультету, что иду на экзамен не сам, а меня посылают насильно, я откинул весьма неприличную штуку. В Дерпте делались экзамены на степень на дому у декана. Докторант присылал на дом к декану обыкновенно чай, сахар, несколько бутылок вина, торт и шоколад для угощения собравшихся экзаменаторов (т. е. факультета, свидетелей и т. п.). Я лично ничего этого не сделал. Декан Ратке принужден был подать экзаменаторам свой чай. Жена профессора Ратке, как мне рассказывал потом педель[13], бранила меня за это на чем свет стоит. Но экзамен сошел благополучно, и оставалось только приняться за диссертацию» [47].
Уместно напомнить, что профессор Дерптского университета М. Г. Ратке был одним из выдающихся анатомов и эмбриологов XIX века, оставивший заметный след в науке. Наибольшую известность получили его исследования по эмбриональному развитию передней доли гипофиза. Описанное им выпячивание ротовой полости, дающее начало аденогипофизу, получило название «кармана Ратке». В последующем Ратке был приглашен заведовать кафедрой зоологии и анатомии в Кенигсбергский университет.
Вот еще один пример особенностей характера Пирогова, которые осложняли ему жизнь в будущем.
Пирогов вместе с Иноземцевым (товарищем по профессорскому институту) помогали своему профессору Мойеру производить камнесечение (литотомию) мочевого пузыря. Мойер, по словам Пирогова, находился, очевидно, «не в своей тарелке», и операция пациенту была сделана из рук вон плохо. После операции Пирогов не сдержался и, как он пишет: «…сболтнул между товарищами пошлую остроту: “Если эта операция кончится удачей, то я сделаю камнесечение палкою”. Это передали Мойеру, но добряк Мойер не рассердился и смеялся от души, а пациент выздоровел» [48].
После сдачи докторантских экзаменов и экзаменов по клиническим дисциплинам закончилось его образование в профессорском институте. Пирогов, наконец, решил навестить мать и сестер. Он подает прошение об отпуске на два месяца и в декабре 1831 г. уезжает в Москву.
За все время пребывания в Дерпте Пирогов ни разу не нашел возможности посетить родственников. Зная, что, когда он учился в университете, его родные, находясь после смерти отца в нужде, отдавали последние деньги на его образование и теперь продолжают с трудом сводить концы с концами, он так и не собрался оказать им какую-нибудь материальную помощь. Нельзя сказать, что Пирогов не испытывал угрызений совести, но однако он смог найти себе оправдание.
«Моя первая поездка из Дерпта в Москву была задумана уже давно. Вместо 2 лет я пробыл 4 года в Дерпте; предстояла еще поездка за границу – еще 4 года, а старушка-мать между тем слабела, хирела, нуждалась и ждала с нетерпением. Я утешал, обещал в письмах скорое свидание, а время все шло да шло. Нельзя сказать, чтобы я писал редко. У матушки долго хранился целый пук моих писем того времени. Денег я не мог посылать, собственно, по совести, мог бы и должен бы
