Виктор Кузнецов - Разведчик Николай Кузнецов

– Где работаете, – спрашивает Кузнецов, – встречаемся часто, а не знаем друг друга?

– Я из театра, скрипач Андрей Кылосов.

– О, Андрико![4] Будем друзьями. А я из Кочевского района, кочевской парень – коми-морт Микоу…[5]

Позже мы часто встречались с Кузнецовым в кино, в театре, летом в парке. Завидев меня, он обычно издали приветствовал: «О! Андриас, Андрико!»… И сразу же начинал разговор на коми-пермяцком языке – о молодой жизни, о знакомых парнях и девчатах, о новых кинокартинах. Николай Иванович хорошо владел нашим языком. Бывало, он меня спросит: – Андрико, скажи, как правильно называется по-нашему (по-коми, значит!) – черемуха?

Пока я раздумываю, а он уже называет.

Наш язык довольно трудный, «ломаный», и некоторые слова часто произносятся неправильно, даже самими пермяками. А Николай Иванович всегда старался меня поправить в этом. Я до встречи с ним в Свердловске был уверен, что Николай Иванович действительно «кочевской парень» и довольно грамотный по тому времени (хотя село Кочево было самым глухим районом нашего национального округа).

Мы как-то незаметно близко подружились и часто встречались с «Микоу». Он даже говорил мне не то в шутку, не то всерьез, что пишет стихи на коми языке.

Николай Иванович был хороший рассказчик, шутник, умел посмешить собеседника. Не раз Кузнецов говорил мне: «Ничего, Андрико, не смотри, что мы в лаптях ходим, но мы не лыком шиты. О нас еще заговорят!» Тогда я принимал эти слова за шутку…

Много доброго о себе оставил он в моей памяти…»

Летом 1930 года Виктор приехал в гости к брату в Кудымкар, посмотреть, как он живет и работает. Не успели обменяться первыми впечатлениями, как Николай потащил брата на лесосеку. Виктор очень поразился, услышав, что Николай мимоходом бойко заговорил со встречным рабочим на коми-пермяцком языке.

По дороге, когда они уже шли в густом темно-зеленом бору, Николай остановился. Посмотрел на свинцово-дымчатые тучи, которыми был затянут небосвод, и начал декламировать торжественно, с большим душевным накалом:

– «Лес был старый, и так густо переплелись его ветви, что сквозь них не видно было неба, и лучи солнца едва могли пробить себе дорогу до болот сквозь густую листву…»

Голос Николая то понижался (тогда было слышно, как неумолчно шумит бор), то звенел от волнения. Тронув брата за плечо, Николай пошел, на ходу рассказывая о гордом и смелом Данко. Братья обогнули небольшую, поросшую мхом и кочками болотину, пробрались сквозь чащобу…

Через некоторое время Николай остановился и, вскинув голову к небу, потрясая поднятыми вверх руками, горячо продолжал рассказ:

– «Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнул Данко… – Голос Ники звонким эхом плеснулся по лесу…»

Вечером братья побывали в кинотеатре.

– Ты послушай, – сказал дома Николай, – я буду читать стихи. Наша ячейка готовит концерт самодеятельности, и я хотел бы лишний раз прорепетировать.

Он вышел на середину комнаты и начал декламировать стихи Маяковского «О советском паспорте», которые тогда пользовались большой популярностью. Получалось это у него очень выразительно.

– Ты столько знаешь наизусть стихов, будто готовишься стать артистом? – недоуменно заметил Виктор.

Николай поправил на этажерке книги, подравнял корешки. Виктор бегло прочел их названия: Лермонтов и Пушкин, Горький, Некрасов и Маяковский…

– Надо понять простую истину, браток, – заметил Николай, – что хорошие стихи, хорошая проза так же воздействуют на человека, облагораживают его, как и добрая музыка. Я, например, сказал бы всем агитаторам: если не знаешь стихов, классической прозы, то не ходи к людям. Теперь грамотных у нас много, газету прочитать и без тебя сумеют… Важно проникновенное слово. У него короткий путь к сердцу человека.

Николай в Кудымкаре увлекся охотой, стрелковым спортом. Его часто видят в местном тире, в компании друзей, состязающихся в стрельбе на меткость. И он так натренировался, что поражал без промаха неподвижные и движущиеся мишени.

Но иногда дело доходило до баловства, до безрассудного риска. Однажды во время тренировочной стрельбы из малокалиберной винтовки решили посостязаться – кто попадет с расстояния в пятьдесят шагов в эмблему «лесников» – скрещенные дубовые веточки. Фуражку со значком повесили на кол изгороди.

– Кто у нас кудымкарский Вильгельм Телль? – шутили болельщики.

Попытал свои силы один, другой, третий… Безрезультатно! Кузнецов с первого выстрела поразил цель. Ребята окружили его, поздравляя с удачной стрельбой.

Неуемная похвала всегда щекочет нервы. Раз «Вильгельм Телль», значит, он должен выстрелом сбить яблоко с головы сына! Нашелся смельчак, решивший выступить в роли сына Телля. Вместо яблока он положил на голову брусочек дерева в форме кубика. И на эту подставку надел фуражку. Все теперь зависело от стрелка. Кузнецов стоя поднял винтовку, взял цель на мушку, и лицо его окаменело. «Сын» же (он сидел на изгороди) побелел как полотно… Раздался выстрел. «Сын Телля» камнем свалился на землю.

Как оказалось, пуля ударилась в сучок кубика и рикошетом вскользь царапнула кожу на затылке «сына». Но ранка была пустяковой. Когда прошло оцепенение, добыли йода, ватку, выстригли волосы вокруг ранки, и профилактика была закончена. Потом Кузнецов долго не мог простить себе этой бесшабашной выходки. Шутка могла кончиться печально.

Но в жизни Николая был случай, который действительно едва не кончился трагически.

Активная деятельность комсомольца-агитатора во время коллективизации Коми-Пермяцкого округа вызывала глухую ярость со стороны врагов. Как-то в хорошо разыгранном «споре» один из парней начал утверждать: «Все мы антирелигиозники, безбожники при свете дня. А как только стемнеет – выйти на улицу боимся». Николай горячо возражал ему. Видя, что доводы не действуют, Кузнецов вспылил:

– Боятся одни трусы. А я ненавижу их.

– Если ты смелый – сходи глубокой ночью в старую баню, что на окраине города, недалеко от кладбища, – предложил ему спорщик.

Николай согласился. В час ночи он появился у бани. Заходя в предбанник, уловил за спиной подозрительный шорох.

«Кто-то на часах стоит?» – подумал Ника и, не оглядываясь, рванул на себя скобу двери и карманным фонариком осветил внутренность бани. В углу, жмурясь от яркого света, стояли трое незнакомых парней с дубинками. Кузнецов выхватил наган и скомандовал: «Руки вверх! Выходить по одному».

Парни взмолились: «Мы хотели пошутить…» Николай отпустил их. Вернувшись домой, подробно вспоминая детали происшествия, он понял, что «шутка» могла ему стоить жизни. Именно в это время страну облетела весть о трагической смерти Павлика Морозова, погибшего под ножами кулаков.