Семья. О генеалогии, отцовстве и любви - Дани Шапиро
— Ну вот. Ее мужа зовут Адам Томас.
Дженнифер действовала быстрее нас. Адам Томас. А. Т. — Майкл был прав. Я продолжала листать фотографии, просматривая все дальше и дальше, как азартный человек у игрового автомата, пока не дошла до фото мужчины лет пятидесяти. Залысины на лбу. Круглое лицо. Очки. Широкая улыбка. С мужем Адамом Томасом на свадьбе дочери Кэйси.
— Ну как, похож на Дани? — с огромного расстояния доносится до меня голос Дженнифер. — По-моему, не похож.
Начиная с той минуты у меня будут исключительно задушевные отношения с этой журналисткой, с которой я до этого не перемолвилась ни единым словом. Люди, находящиеся рядом с нами во время переворачивающих жизнь событий — по воле случая или потому, что так предначертано, — будто вплетаются в канву этих событий. Мужчина, сидевший рядом со мной, когда я, узнав, что родители попали в аварию, летела домой; врач, диагностировавший нашему ребенку страшную редкую болезнь. Мне тоже приходилось оказываться таким человеком в жизни друзей и незнакомых людей. А теперь @CleverTitleTK, сестра друга, навсегда станет частью нашего детективного трио, сосредоточившего усилия на цели, кажущейся невозможной.
Я уже шла дальше, продолжив в сети торопливые поиски Адама Томаса, ища информацию о его родителях. Распространенное имя. Пока я искала впустую. Если мы ничего не найдем, то ничего и не докажем. А вдруг найдем что-нибудь? Или кого-нибудь? Ancestry.com с целой армией генетиков оценили в девяносто восемь процентов тот факт, что Адам Томас мне двоюродный брат. Сколько у него было дядей? Как это узнать? Я не чувствовала связи с этим круглолицым улыбающимся мужчиной. Но он был словно стрела в туго натянутом луке, которая была направлена прямо в цель. Конечно, в тот момент ни о чем подобном я не думала. У меня вообще мыслей не было. Я действовала инстинктивно. Мы не знаем, как поведем себя в горящем здании или в эпицентре землетрясения. Мы не знаем, пока не станем лицом к лицу с собственным оголенным естеством. Мне хотелось убежать. Мне хотелось остаться. Мне хотелось спасти себя и свою историю.
— Его мать умерла в 2010 году, — сказала Дженнифер Мендельсон. Она искала все, что связано не только с ним, но и с их городом в Огайо и именем его жены. — Здесь некролог о ней.
— Ну вот, — сказал Майкл.
Он смотрел на меня, сидя за столом, метрах в трех от кровати. Мы как бы поняли до того, как узнали. Я всегда воспринимала присутствие мужа как нечто успокаивающее. Когда бы мне ни казалось, что мир рушится или жизнь свернула на опасную дорогу, с Майклом я всегда чувствую себя в безопасности. Я всегда думала, что, когда мы вместе, нам ничего не грозит. Но то, что происходило сейчас, происходило со мной одной.
Дженнифер начала читать вслух:
— «Элоиз Уолден Томас отошла в мир иной… родилась в Кливленде, Огайо… не работала, смотрела за детьми… церковь была главной в ее жизни… осталось ныне живущих пятеро детей, двадцать внуков, сестра, два брата…»
Два брата. Ныне живущих брата. Братья матери моего двоюродного брата.
— Один из братьев — врач из Портленда, штат Орегон, — продолжала Дженнифер. — Его зовут Бенджамин Уолден.
При слове «врач» мы с Майклом удивленно переглянулись. Все было слишком просто. Из зацепок у нас была пара ключевых слов. На самом деле они могли ничего не значить. Догадка о студенте-медике. Таинственный двоюродный брат с инициалами А. Т. И теперь еще и это. Дядя того двоюродного брата. Врач. Ныне живущий.
Майкл подошел к кровати и сел рядом со мной. С того момента, как мы вместе сидели на кушетке в моем кабинете, — когда я обнаружила, что мой папа не был моим папой, — прошло тридцать шесть часов. Доктор Бенджамин Уолден. Холодными дрожащими пальцами я ввела в компьютере его имя. Бенджамин Уолден. Бен Уолден. Доктор Бен Уолден. Ни одна частичка меня не верила в реальность происходящего, и в то же время события разворачивались стремительно и неизбежно — так бывает только по воле судьбы, позже решу я.
На странице медицинского веб-сайта я прочитала: «Доктор Бен Уолден — торакальный хирург, перестал активно практиковать в 2003 году. Является высокоавторитетным спикером по тематике медицинской этики. Окончил медицинский факультет Пенсильванского университета».
14
В последующие месяцы — подозреваю даже, что всю оставшуюся жизнь, — я буду слушать истории разных людей. Друзья будут присылать мне ссылки на разные новости. Специалисты будут делиться своим опытом. Мне будут рассказывать о людях, которые годами, а иногда и всю свою жизнь искали доноров спермы — своих биологических отцов. Когда их поиски оказывались безуспешными, некоторые делали себе татуировку кодового номера донора, таким образом отмечая себя единственно доступным опознавательным знаком. Я видела фотографии рук, щиколоток, плеч c чернильными цепочками цифр. Я заново поражаюсь каждой истории, ведущей в тупик, к запертой двери. Мое любимое стихотворение «По-иному» Джейн Кеньон начинается так:
Встала с постели
на крепкие ноги.
Однако могло быть
иначе. Съела
хлопья со свежим
молоком и спелый
отличный персик.
А могло быть иначе[25].
В стихотворении поэт продолжает отдавать должное тому факту, что каждый из даров ее повседневной жизни таит в себе тень менее благоприятного исхода.
«Моя дочь была зачата в Филадельфии, — сказала мама тем давним вечером. — История не из красивых». Когда я надавила, прозвучало слово «институт». Она тщательно подбирала слова. С тем, чего она не собиралась говорить — что сорвалось с языка во вторую годовщину смерти папы, когда я познакомила ее с подругой из Филадельфии, — мне невероятно повезло. Что, если бы подруга была из Детройта? Что, если бы я в тот вечер не взяла маму с собой на устроенные студентами магистратуры чтения? В тот вечер мама приподняла завесу семейной тайны, она дала мне главную зацепку, хотя тогда я этого не знала. Завеса тайны приоткрылась на мгновение, на долю секунды — и снова захлопнулась. Если бы мама не сказала именно этих слов,
