Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко
Мама из рехаба прислала мне список, что ей привезти. В нем самым большим первым пунктом — это сало, за которым опять надо ехать в русский магазин. Если бы любовь к салу можно было монетизировать и опции сала продавались на бирже, я бы их скупила и озолотилась, как Уорен Баффет, — такой это для нее наркотик.
На следующую пятницу назначен визит к неврологу, я возлагаю на него большие надежды. Везти маму в больницу к неврологу технически сложно и далеко, и я договариваюсь с рехабом о транспорте. После еще визит к онкологу, который должен прокомментировать сканы, сделанные две недели назад. И как-то надо успеть к Васе на презентацию проекта лего-роботики. Думать о том, как везде поспеть, — тяжело. Как будто я рулю своей семьей из какой-то странной позиции всемогущества. Я не помню, что я человек, и еще больше не помню, что женщина, так как привыкла ставить интересы семьи выше своих.
Встреча с раком в случае моей мамы обращает взор по ту сторону жизни. Я благодарна судьбе за то, что молода и здорова и меня заваливает груз обязанностей, которые все о жизни. Есть столько возможностей почувствовать себя живой, глядя на больных. И от того, что я живая, меня всё так задевает. И хочется от этого плакать…
В воскресенье иду в музей. Очередной подарок от него — представление серпантинного танца. Это шоу было придумано танцовщицей, художником и музой импрессионистов Лоуи Фуллер в конце XIX века. Образ ее, танцующей, даже запечатлен на картине, которая есть на текущей выставке в музее.
Раз в месяц музей устраивает такой бесплатный фестиваль искусств, на котором показывают разные диковинки. На сегодня обещано действо Джоди Спеллинг. Эта танцовщица возродила серпантинный танец и даже, возможно, улучшила его, пользуясь преимуществами современности. Танец этот — почти мистификация, он действует на зрителей, как транс танцующих дервишей. Не столько танец, сколько представление, которое вовлекает различные изобразительные средства. Платье танцовщицы — главная часть представления. Оно создается из многих метров струящегося шелка и развевается, и парит при движениях женщины. В руках у нее палочки, которые удлиняют руки и помогают манипулировать летящей материей. В дело идут также освещение и музыка. А в нашем музее исключительный зрительный зал с удобными креслами, прекрасной акустикой и освещением. На сцене происходит волшебство, даже сложно найти описание этому акту. Танцовщица представляется мне то бабочкой, то птицей, то летящим фонариком. А вот ощущение физического человеческого тела отсутствует полностью.
Я умудряюсь затащить своих детей на двадцать минут в музей, чтобы увидеть первый танец. Надеюсь, что когда-нибудь в сознательном состоянии, лет через двадцать, они это оценят.
Джоди превратилась назад в женщину после выступления. Я даже вздрогнула, когда она заговорила. Рассказывала о своем платье из двухсот метров белого натурального шелка. О том, как нашла средства его заказать и сделать. Оно переливается любыми цветами при подсветке, такой двухсотметровый бриллиант! Она ездит по миру с ним и выступает в зонах войн и конфликтов. Зло не может устоять перед искусством. Как мудро было замечено, красота спасет мир. Джоди со своим актом превозмогает барьеры и языковые, и социальные, и культурные, и временные.
У меня в душе разгорается неугасимый огонь. Бренность существования больше не тяготит меня. Но жизнь и смерть все еще борются у меня в сознании.
Я юридически ответственна за свою маму и должна подписывать медицинские бумаги, которые, кроме всего прочего, регламентируют то, что с ней делать, если она попадает в критическое медицинское состояние. Она не хочет, чтобы ее оживляли, и я подписываю везде отказ от медицинского оживления. Во мне этот повторяющийся отказ вызывает душевную тревогу и ведет к размышлениям. Я всё время в диалоге со своей совестью и, когда делаю что-либо, прикидываю, загрызет она меня ночью или нет.
Перевожу мысли на другое. Моя профессиональная нереализованность подталкивает к поиску новых профессиональных выражений. Я хочу начать преподавать. Когда закончила обучение, мне всегда хотелось преподавать. Частью нашего обучения как специалистов было преподавание нашего предмета. Я никогда не теряла контакт с университетом, и вот сейчас вызвалась рассказать студентам о витамине Д. Тема богатая и имеет практическое применение. Витамин Д — это самая громкая нота в здравоохранении последнее время. Знаю точно, что, по крайней мере, в нашем университете об этом пока еще не говорят студентам. Я договорилась с Тавтсом и Харвадом о беседе для студентов.
Вдруг получаю сообщение о том, что наши встречи в обоих местах отменяются из-за какого-то новомодного коронавируса. Пришлось зайти в интернет и почитать о коронавирусе. Такое впечатление, что это уже было. Таким же был вирус SARs лет десять назад. Не знаю, к лучшему ли это, но я так безумно занята решением вопросов с мамой и детьми, что спокойно переживу отмену мероприятий.
На следующей неделе я снова общаюсь с врачами рехаба. Они считают, что у моей мамы наблюдаются улучшения. Думаю, отмена таблеток от Паркинсона помогла. Не тошнит и не шатает, и это радует.
Я собираюсь с ней на визиты к врачам и опять получаю список: в добавок к салу ей нужно подстричь ногти на ногах, так что мне нужно с собой взять пластиковый тазик и маникюрные принадлежности.
Мой план опять чудесным образом сработал. Нейролог внимательно выслушал нас и сказал, что нужно сделать специальный амбулаторный тест для диагностики гидроцефалии. Он включает в себя пункцию спинномозговой жидкости и видеозапись походки пациента до пункции и после. Когда это можно назначить, он не знает, но обещает решить вопрос.
Следующая наша остановка — это онколог, который работает в другом месте, в больнице для раковых больных. Клиника — это красивый особняк возле озера, окруженный парком и лесом. Мы приезжаем намного раньше назначенного времени. У них есть кресла-каталки в вестибюле. Я сажу маму в кресло, и мы едем на прогулку.
Мы одинаково бледные. Она не была на улице недель шесть после операции, и яркое солнце и блестящий снег ослепляют ее. Мне же непривычно катать кресло-каталку. Неровные дорожки и резкие спуски вниз дают ощущение вождения гоночного автомобиля без тормозов, когда он устремляется вниз при малейшем провокации. Не знаю, как для мамы, но
