Алиса Шер - Я была женой Нагиева

При этом нас всё время пытались «строить». Работали по формуле «незаменимых нет». Правда-правда, слышала своими ушами: «Вот, Нагиев чего-то выдрючивается. Ничего страшного — обойдёмся без Нагиева: вырастим ещё одного такого же». Из кого, интересно, они его собирались выращивать? И главное — как? Сделать пластическую операцию, вкачать сыворотку юмора, присоединить чип талантливости и поставить печать интеллекта?

Неужели они и вправду полагали, что смогут сочинять произведения, подобные тем, что Дима читал вначале часа? Ведь подобную гремучую смесь бреда, эпатажа, юмора и прочих диких вещей создать и задушевно прочесть практически невозможно.

Мне же начальство могло заявить, что мои программы не коммерческие, что я делаю — абсолютно непонятно. Реально оценить то, что я делаю, не было никакой возможности, так как из-за собственной «нетусовочности» ни в каких рейтингах не замечена. Но в то же время я понимала: слушателям моя работа нравится.

Самое восхитительное признание своих заслуг я получила на передаче Дмитрия Запольского. Шел прямой эфир, и можно было позвонить, чтобы ответить на вопрос, заданный ведущим. А вопрос звучал следующим образом: «Мужчина — это ди-джей. А как назвать женщину? Ди-джейка?» И тогда в студии раздался звонок, и знакомый до сладости голос произнёс:

— Здравствуйте, меня зовут Александр Яковлевич. Я слушаю Алису Шер, и она не может быть ди-джейкой, потому как то, что она делает, этим непонятным словом назвать нельзя. Кроме того, Алиса обладает харизмой и… очень красивая женщина.

В тот день высшая степень моего тщеславия была достигнута. Не потому, что сам Розенбаум признал меня красивой женщиной, а потому, что такой человек дал мне понять — я действительно что-то умею и значу.

Другие люди, чьё мнение для меня было важно, — мои новые подруги во главе с легендарной личностью, режиссёром и пианисткой Ириной Таймановой, женой композитора Владислава Успенского. От этой женщины, знавшей Шостаковича и Ростроповича, исходила какая-то удивительная аура, которая не могла оставить человека равнодушным. Не зря список мужчин, влюблённых в неё, состоял из самых известных в городе людей.

Мы познакомились, когда она брала у Димы интервью, а в последствии стала для меня если не гуру, то чем-то очень близким к этому понятию.

В круг её, а потом и моих знакомых входила Людмила Петровна Нилова, директор «5 канала», и другие известные в городе женщины, вызывающие у меня чувство острого восхищения. Они, не взирая на возраст, смогли сохранить молодую внешность, умели радоваться жизни и веселиться напропалую. Всегда подчёркивали грудь, носили юбки, чуть прикрывающие попу, туфли на огромных каблуках и белые косы. Сейчас у них уже есть внуки, но это совершенно не мешает им продолжать вести тусовочную жизнь.

Люда Нилова как-то пригласила меня к своей подружке — на Рубинштейна. В тот день я была, кажется, второй раз в жизни за рулём автомобиля. Квартира произвела на меня впечатление: антиквариат, картины, маленькая кухня в хохломе. На столе водка и шампанское. Все за рулём. Спрашивают:

— А тебе что, Алиса?

Я говорю:

— Да вы что, я за рулём!

Мне помогает Людмила:

— Крупанина, она за рулём второй раз.

— Хорошо, — отвечает хозяйка, — тогда не водку — тогда шампанское.

Потрясающее было время и потрясающие подруги. Они поддерживали меня и мои авторские передачи, и не доверять их опыту не было причин. По крайней мере, в отличие от нового руководства «Модерна», они разбирались и в творчестве, и в коммерции. Но, не смотря на все разногласия, ужасно обидно, что радиостанция всё же распалась. Скольким людям она являлась единственным выходом в мир, принося нам ни с чем не сравнимое удовлетворение от того, что ты не зря живёшь.

Одну такую девочку, для которой радио «Модерн» было светом в окне, зовут Лена Белоцерковная. Этот удивительный человек, несмотря на то, что прошло уже много лет, до сих пор в поле зрения. Сначала на радио приходили письма, написанные характерным почерком — невозможно было спутать. К письмам прилагались дивные стихи и засушенные цветы.

Потом стали периодически раздаваться звонки. Голос — тоже очень своеобразный. Причём и письма, и звонки адресовались разным ди-джеям, то есть она не была чьей-то поклонницей, она просто любила нашу радиостанцию.

О ней никто ничего не знал. Но на присланных фотографиях — изображение безумно красивой девушки: блондинки с длинными волосами и правильными чертами лица. Позже мы узнали, что у неё после какого-то заболевания парализованы ноги.

А недавно ко мне в ресторан пришла женщина, жарко, а она в пальто и в шапке, и взгляд — совершенно непередаваемый. Такие грустные и одновременно благодарные глаза встретить ещё раз невозможно. Она принесла свою книжку, отпечатанную на ксероксе.

Оказывается, в то время, когда мы работали на «Модерне», у неё погибла дочь. Рассказ этой женщины вновь заставил меня понять, что наше радио действительно приносило людям пользу.

— И вы, и Дима… — говорила она, — вы помогли мне пережить время, когда у меня погибла дочь. Ей было сорок семь лет, но всё равно — ведь это мой ребёнок. А теперь у меня вышла новая книга, я бы хотела Вам её подарить.

На мой взгляд, «Модерн» был совершенно уникальным, и подобного до сих пор никто не создал. Есть разные форматы и замечательные идеи, но радиостанция с диджеями — «звёздами» — нет ни одной. А мы были именно «звёздами». Мы всегда говорили то, что хотели. И не боялись собственной индивидуальности, всячески её подчёркивая, холя и лелея. Каждый из нас сверкал совершенно особенным светом, и наша непохожесть друг на друга играла, создавая уникальную палитру для шедевра под названием «Модерн».

Безумно жаль…

ГЛАВА 4

ФОТОАЛЬБОМ

В то время у Димы уже появился директор. Какой-то парень позвонил на радио и, рассказав, как он очень любит Димины эфиры, попросил о встрече. И Дима приехал. Они встретились, побеседовали, обменялись телефонами. А потом этот человек стал организовывать Диме концерты, выступления в клубах и присутствовать на всех его программах. И, кстати сказать, продолжает делать это до сих пор. В общем, благодаря ему параллельно с «Модерном» мы стали работать ещё и в ночных клубах.

Диме, человеку публичному, эта дополнительная работа приносила дополнительные эмоции. Мне же она давалась очень тяжело. Знаете, есть люди, которые боятся летать на самолёте, выпивают перед полётом снотворное, чтобы уснуть крепким сном и даже не помнить о сем факте своей биографии. Примерно такое же желание вызывала во мне работа в ночном клубе. Кроме страха выступать под пристальным вниманием публики я испытывала ещё и некую неловкость совестливого шарлатана, получающего деньги за зелья, только что смешанные из придорожных трав.