Айседора: Портрет женщины и актрисы - Фредерика Блейер
«Мисс Айседора Дункан — молодая танцовщица удивительного дарования, чье искусство не удовлетворит требований к балетной танцовщице, зато оно обладает своей собственной неповторимостью… Исключительная красота мисс Дункан и ее прекрасная фигура помогают ей выразить в танце отрывки из Гомера и Теокритиса, которые читала мисс Джейн Харрисон4, а небольшой оркестрик под управлением Дж. И. Баркворта аккомпанировал этой композиции… В отрывках, требующих яркости жестов, и в более лирических танцах, таких, как мазурка в «Триумфе Дафниса», танцовщица проявила незаурядное мастерство. Самым же ярким проявлением ее таланта стал танец «Речная нимфа» на прелестную музыку Э. Невина, который от начала до конца доставлял публике истинное наслаждение»5.
Журнальная статья дает нам мимолетное впечатление о молодой Айседоре.
«…Она танцует музыкальную поэму Мендельсона «Приветствие весны» с таким изяществом, какое пробуждает в нас представления о цветах, птицах и резвящихся ягнятах. Ее костюм для этого номера напоминает «Весну» Боттичелли. Нижняя его часть состоит из нескольких газовых юбок, надетых одна на другую, а верхняя окрашена в бледные бежевые и зеленые тона с разбросанными неяркими цветами. Напоминают полотна Боттичелли и длинные темные волосы, украшенные венчиком из роз, свободно ниспадающие до пояса. Тело обвито гирляндами цветов, а на ногах — золотые сандалии. Танцовщица не делает ни одного лишнего шага, а весь танец кажется пришедшим из Древней Греции. Работа мисс Дункан по достоинству оценена сэром Сарджентом, что позволит ей в течение нескольких дней танцевать на представительных собраниях артистов, художников и литераторов у миссис Хольман Хант. Она танцевала также для принцессы Кристины и принцессы Виктории. Ее выступление ожидается 29 мая в придворном театре перед принцем Уэльским…
Она родилась в Калифорнии и первые уроки танца получила в Сан-Франциско, потом провела год в балетной школе Нью-Йорка, а затем приехала в Европу, чтобы продолжить обучение. Большую часть времени она проводила в Британском музее, запоминая и анализируя движения классических нимф древнего искусства. Ее работы — результат привнесения поэзии в искусство танца, изучения природы и классики, а также отрешения от условностей.
Внешне мисс Айседора изящна, высока и хрупка, с правильными чертами узкого лица и густыми темными волосами. Обладая исключительно выразительными руками, она смотрится на сцене прекрасно»6.
Фуллер-Мэтланд убедил Айседору танцевать под более серьезную музыку и обойтись без мелодекламаций7. Поэтому во второй программе она танцевала «Прелюдию си-минор», мазурку и вальс Шопена, «Весеннюю песню» Мендельсона и менуэт из Орфея Глюка. Эндрю Лэнг и сэр Губерт Пэрри произнесли вступительные речи перед двумя ее новыми выступлениями. На третьем сэр Вильям Ричмонд говорил о Боттичелли и его «Весне», а Айседора исполнила программу, посвященную живописи эпохи Ренессанса: «Весна», «Ангел со скрипкой» Амброджио де Предиса (на музыку «Нобилита д’аморе» Чезаре Негри, 1604) и «Бахус и Ариадна» Тициана (на музыку Джованни Пиччи, 1621).
Выступления перед художественной элитой давали Айседоре куда больший стимул для творчества, чем выступления перед высшим светом. Эти танцы были менее пантомимическими. Она могла выразить свои чувства в композиции на музыку Шопена, не прибегая к иллюстративным приемам, которые использовала в «Скитаниях» или «Нарциссе». Айседора остро нуждалась в понимании именно со стороны интеллигенции, поэтому всю свою жизнь она будет искать общества художников, артистов, философов и музыкантов. Очень часто она использовала их фантазии в качестве импульса для своего творчества, иногда черпая идеи в совершенно невероятных местах.
«Я засиживалась допоздна, штудируя работу Канта «Критика чистого разума», из которой, одному Богу известно почему, я черпала вдохновение для мгновений чистой красоты, составлявшей предмет моих устремлений»8.
Стоит заметить, что Айседора никогда не была бездумным, прямолинейным ремесленником, как о ней иногда пишут.
Перед выступлениями в Новой галерее Айседора танцевала в частных домах, иногда за плату, иногда в благотворительных целях, а также выступила в своей старой роли Первой феи в постановке Р. Ф. Бенсона «Сон в летнюю ночь».
Под влиянием порыва она навестила мадам Иван Мироски, вдову своего бывшего жениха. Через год после разорванной помолвки, когда Дунканы жили еще в Нью-Йорке, она узнала от чикагского приятеля, что Мироски записался добровольцем на испано-американскую войну и умер от брюшного тифа во время сборов в военном лагере. Эта новость потрясла Айседору, которая еще не забыла свою любовь и держала фотографию Мироски под подушкой. Не в силах поверить в это известие, она пересмотрела подшивки газет и с остановившимся сердцем обнаружила его имя в списках погибших9.
Через того же чикагского приятеля она узнала лондонский адрес мадам Мироски и теперь, приехав в Англию, решила нанести ей визит. Однажды, не сказав ни слова своей семье, она явилась в пансион, где преподавала мадам Мироски. Та восприняла ее приход с известной настороженностью, но тем не менее сказала, что она часто слышала от Мироски о молодой американке. Муж, однако, все время хотел, чтобы жена переехала к нему в Америку, как только они скопят достаточно денег ей на билет. Супруги годами работали, чтобы достичь этой цели. «А теперь, — сказала она тоном, ранящим Айседору, — он мертв!» Айседора разрыдалась, а потом они плакали вместе, разделяя горе друг друга.
Айседора писала: «Я сравнивала судьбу этой терпеливой немолодой женщины, а она казалась мне очень немолодой, с моими собственными дерзкими поступками и ничего не могла понять. Если она, будучи женой Ивана Мироски, хотела приехать к нему, то почему этого не сделала? Ведь можно было купить билет в третий, самый дешевый класс. Я не могла понять ни тогда, ни позже, почему, если человек хочет что-то сделать, он не делает этого. Сама я никогда не откладывала того, чего хотела. Это часто приводило меня к неприятностям и разочарованиям, но, по крайней мере, я испытывала удовлетворение от того, что иду собственной дорогой… Я помню, как, возвращаясь домой, я рыдала не переставая над судьбой Ивана Мироски и его бедной жены, но в то же время во мне крепло чувство собственной силы и сожаление к неудачникам или тем, кто проводил всю жизнь в бесплодных ожиданиях»10. Дома она собрала письма и фотографии Мироски и убрала их в чемодан. Этим она положила конец прошлому,
