Триптих откровения - Юрий Андреевич Бацуев
На следующий день при встрече Гутин муж, заговорщицки подмигнув, спросил его: — Ну, как переспалось с бывшей женой?
— Что ты, что ты?.. И не рад был, что попытался. Она же — баптистка, у них грех это.
— С бывшим мужем-то грех? — усомнился тот.
— Грех, грех, я, говорит, верующая, как можно? Когда ты был мне мужем-то? Одна, одна я детей поднимала.
Отец хотел задержаться и под видом «я бы тебе помог по огороду что-то сделать и… вообще», но матушка отказалась от запоздалых услуг. А насчёт воспитания детей был у них разговор. Она, конечно, спросила, чем занимаются его дети и где учились?
— Старший Алексей работает парикмахером, — ответил он, — Андрей киномехаником, а дочь Татьяна вышла замуж, работает в столовой. Ничего, живут семьями.
— Да что же это за «образование», — не без гордости заявила матушка, — киномеханик, парикмахер, кухработница? Вы ничему их не учили, что ли? Ты, наверно, со своей Машей-паспортисткой пьянствовал, да за бабами ухлёстывал. Тебе не до детей было.
— Знаешь, Маруся, не хотели они учиться, кто им не давал? Возможности были.
— Да это верно, — согласилась матушка. — Я ведь тоже не уделяла внимания детям, мало была с ними. Всё мантулила: сначала в шахте, а потом в столовой от зари до зари. А в дни отдыха стирала залитые вином и борщом столовские скатерти, зарабатывала деньги, что б получше их одеть. А больше, что я им могла дать — малограмотная женщина? Сами как-то обходились. Я порой диву даюсь, как они институты окончили. Ну, Шурик, понятно, он школу закончил с медалью, а Юрика всё время выгоняли. А получилось так, что оба с отличием окончили институты. Шурик стал учёным, а Юрик — геологом и журналистом.
— К Шурику-то я заезжал в Иркутск, даже фотографировались, а про Юрика мало что знаю. Писал ему письмо ещё в армию. Но ответа не получил.
— Как же, говорил он мне, что ты ему какие-то стихи прислал, написал «что зря» про сантехников.
— Ну, знаешь, — обиженно отреагировал батя, — я колледжей не кончал, какое у меня образование — самоучка? Как могу, так и пишу. Где он сейчас, грамотей?
— Всё по полям не хуже тебя мотается. Сейчас в Кызылкумах работает, начальником обьекта назначили, проводит какие-то геологические изыскания, будут, говорит, сибирские реки направлять в Аральское море, чтобы совсем не обмелело.
…Я вернулся в Иркутск в новом костюме, сшитом на меня по заказу отца, и с деньгами, которые заработал сам и дал отец. Деньги я намечал потратить разумно, но за время моего отсутствия, произошли заметные перемены в настроениях студентов нашего техникума. С производственной практики ребята приехали уже с такими деньгами, которых до сих пор никогда не имели. И сразу же начали осваивать рестораны. Нам построили прекрасное общежитие на окраине города, и студенты взяли за правило из ресторанов ночью возвращаться на такси. Я тоже впал в этот образ жизни. Было интересно заказывать в ресторане то, что хочешь, а потом поздно ночью уезжать на легковом транспорте. Я, было, вошёл в колею, но вдруг осадил себя — «Что-то происходит не то. Так нельзя», — подумалось мне, когда деньги пошли на спад. Мне стало не по себе. Тогда в срочном порядке я поехал к брату Шуне в общежитие их института и вручил сумму денег, боясь, что всё просажу, со словами: — Купи себе, брат, непременно пальто, а то ты околеешь в такой холод. Он сказал: «Да, я так и сделаю». Но он «так» не сделал, не «купил себе пальто», а точно так же, как и я, «просадил» всё в ресторанах. Тогда я понял, что это поветрие. И мне стало спокойно. Да бог с ним с этим пальто, главное не я один «просадил» эти деньги, на то оно и студенчество! Зато, как мы пообщались со своими сокурсниками, рассказывая друг другу о том, у кого как проходила практика! «А папа, что «папа»? Ведь он нас бросил, когда был очень нам нужен. А теперь мы вошли в круговорот жизни взрослых людей. И живём, как хотим и как можем, сами по себе. Ведь он мне по сути никто. Он мой отец не по моему выбору, а я его сын не по его желанию. Знаю, что матушка пыталась меня всякими снадобьями ещё в утробе уничтожить. Но, я её не виню. Такова была в то время тяжёлая и непредвидимая жизнь. Хотя, может быть, если бы она не принимала те снадобья, я был бы более терпеливым и нежным — во мне этого как раз и не достаёт. Ведь я прорвался через какие-то невероятные физиологические джунгли в этот мир»…
Так я негодовал, когда вспоминал о его злодеянии на фронтах войны. А если честно-честно, я бы не хотел вообще знать то, что он мне рассказал. И лучше бы такого «героизма» в биографии моего отца не было.
…Господи! Ну, причём здесь я? Я видел-то его три месяца, ведь он не жил с нами, не воспитывал нас, не помогал, и даже уклонялся от алиментов. Купил мне костюм, свозил во Владивосток, дал немного денег, и всё. Но почему я всю жизнь должен нести его крест — его грехи, и каяться за него? Как будто у меня своих грехов мало. Почему же его грех не даёт мне покоя?..
А впрочем, можно рассуждать и по-другому. Ну, какой же это «грех»? Да это же образцово-показательный процесс. Кто более ненавистен во время войны? — Враг и Предатель! А здесь, казалось бы, всё налицо — и тот и другой. Да, он расстрелял их из пушки, преподал урок другим. Иногда смертная казнь совершается публично, чтоб другим было неповадно. Правда, для этого должен быть суд. А суд в данном случае — сама война, которая «всё спишет». Существует и принцип войны: смерть врагу и предателю! Немец, конечно, враг, а Она — кто скажет, что предатель? Она же только Себя отдала Ему, а Родина здесь не причём.
Или когда идёт война, то тот, кто находится на территории Отечества, непременно должен убивать того, кто ступил на его землю? А как же тогда Вселенская Любовь? Ведь для Бога все эти войны — человеческая Глупость. А Любовь есть Всепрощение, не взирая на границы, которые чья-то рука провела между местами расселения разных групп людей. А государства кто придумал? Для Бога нет государств, территорий, разделённых линиями границ. Есть земля для всех — место обетования Человечества.
«И
