Куриный бульон для души. Дух Рождества. 101 история о самом чудесном времени в году - Эми Ньюмарк
– Может, лучше купим елку на базаре? – фыркнул я.
– Ну, это можно, – медленно, как маленькому, объяснил отец, – но тогда я не смогу провести с тобой время, и нам нечего будет вспомнить потом.
Уязвленный, я сгорбился в кресле и решил дуться следующие три‐четыре часа.
Мы остановились в Пайнтопе пообедать в кафе «Дровосек». Там, чтобы вы знали, подают лучшие гамбургеры в этой части Америки! Подкрепившись, мы отправились на поиски подходящего дерева.
Выделенный нам участок представлял собой около сотни квадратных километров скал, покрытых можжевельником, платанами, дикими лианами и тысячами сосен. Каждая из которых, на мой взгляд, была готова пожертвовать собой ради нашего праздника.
– Вон хорошая, – показал я папе, который вел наш минивэн по просеке. – Или вон та, смотри, какая хорошая. Или, может, вот эта, пап?
Папа улыбнулся.
– Послушай, сынок, – сказал он, произнося слова с той же черепашьей скоростью, с которой мы плелись по той дороге. – Все они выглядят хорошо, потому что находятся на своем месте. Здесь они хороши. Но если взять из леса, например, вот эту, – папа показал пальцем на дерево, которое мы как раз проезжали, – тебе придется купить новый дом, чтобы протащить ее в двери.
Мне было нечего возразить, поэтому я решил помалкивать.
Мы ехали, как мне казалось, бесконечно долго, но на самом деле прошло всего около десяти минут. Отец сбросил скорость и остановился.
– Вот, – уверенно произнес он, – вот наше дерево.
Оно одиноко росло на холме примерно в ста метрах от нас. Тонкий слой инея на ветках блестел в лучах заходящего солнца.
– Идем, – объявил папа. – У нас мало времени. Скоро стемнеет.
Он открыл багажник и достал оттуда две лопаты и кусок мешковины. Мы были на полпути к дереву, когда я заметил очевидное.
– Пап, а где пила или топор? Как же мы срубим дерево?
– А мы не будем рубить, сынок.
– Почему?
– Потому что тогда оно погибнет.
Мы битый час долбили и копали холодную землю, а затем одним отчаянным совместным усилием вытащили дерево с почти неповрежденной корневой системой.
В тишине густого темного леса раздались наши возгласы радости и хлопки в ладоши. Пошел мелкий снежок.
Обмотав окоченевшими пальцами корни елки в мешковину, мы отнесли ее и силой затолкнули в фургон. Хотя дерево было всего метр двадцать высотой, оно отчаянно сопротивлялось нашим неуклюжим попыткам засунуть его в машину. Наконец оно сдалось, и мы втроем отправились домой.
А теперь, двенадцать лет спустя, дерево погибало. Я спросил отца, что мне сделать.
Папа глубоко вздохнул. Из‐за сдавленности в груди ему было трудно говорить.
– Я хочу, чтобы ты отвез его обратно.
– Куда отвезти, папа?
– В лес, сынок. Куда же еще?
Подойдя поближе, я наклонился и посмотрел на отца. Он был в ясном уме, как и всегда. Его глаза блестели.
– Горшок слишком мал, – продолжил он. – Уже давно.
– В таком случае, папа, – возразил я, – можно просто пересадить елку в горшок побольше.
– Нет, – настаивал он. – Ее просто нужно вернуть туда, где мы ее взяли. Пора.
Не желая больше спорить с отцом, я промолчал.
– Ты помнишь, как мы принесли ее домой? – спросил он вдруг.
Я засмеялся.
– Когда я увидел реакцию мамы, я понял, почему ты не стал его рубить.
– Это было ее последнее Рождество с нами, – грустно сказал папа. – Думаю, она это уже знала.
Отец сделал паузу, чтобы справиться с дрожью в голосе.
– А ожерелье все еще висит на дереве – жемчужное, которое я ей подарил?
– Конечно, папа. Оно висит там с тех самых пор.
– Она так любила Рождество, – тихо заметил отец.
Несколько дней папа держался. Мы много времени проводили вместе: вспоминали о том, как смотрели бейсбол, бросали фрисби на пляже, ловили рыбу на окутанном туманом озере в Миннесоте, – обо всем, что когда‐то казалось таким обычным. Теперь воспоминания о временах, проведенных вместе, сияли, как мириады звезд на фоне угасающих дней жизни моего отца.
А однажды он тихо вздохнул и ушел.
Прошли недели. Я был занят улаживанием финансовых дел и благодарил друзей и родственников за поддержку, когда мой шестилетний сын подошел ко мне и спросил:
– Папа, а как же елка?
– Что?
– Дедушка сказал, что ты можешь забыть. Он попросил меня напомнить тебе о елке.
Я обнял сына. Почему‐то мне показалось, что я одновременно обнимаю своего отца.
– Ты прав, – признал я. – Я забыл. Мы разберемся с ней в эти выходные. Спасибо, сынок.
В субботу мы встали пораньше и погрузили в машину елку. Мы проехали через Пайнтоп, который выглядел точно так же, как и двенадцать лет назад. Я знал, что никогда не найду точное место, где мы с папой выкопали дерево, поэтому свернул на первую попавшуюся просеку и приступил к поискам.
– Мне кажется, надо посадить его рядом с другими деревьями, – тихо заметил мой сын. – Там оно будет счастливее.
Густой лес окружал нас со всех сторон, пока мы не вышли на поляну с небольшим извилистым ручьем посередине. Его окаймляли деревья примерно такого же размера, как наша ель.
– Как тебе? – спросил я сына.
– Отлично, – ответил он, улыбаясь.
Мы выгрузили нашу елку и покатили ее, как бочку, по поляне, пока не достигли места рядом с ручьем. Почва там была плодородной, и поблизости было много воды. Здесь нашей елке будет очень хорошо.
Мы с сыном копали по очереди, следя за тем, чтобы яма была достаточно большой для корней. За час мы все извозились в грязи, измучались и вспотели.
Но я давно не чувствовал себя так прекрасно.
Удивительно, но достать елочку из керамического горшка не составило труда. Я принес молоток на случай, если понадобится разбить горшок, но в этом не было необходимости. Медленно, почти торжественно мы опустили дерево в вырытую яму и присыпали землей.
Наша елочка вернулась домой.
Затем я вытащил из кармана рубашки мамино ожерелье – то самое, которое папа подарил ей на их первое совместное Рождество.
– Ты собираешься оставить его на елке? – спросил сын.
– Да, с одним дополнением.
Я расстегнул ожерелье, надел на него папино обручальное кольцо и застегнул обратно.
– Держи, сынок. Повесь на елку.
Сын медленно подошел и взял ожерелье, баюкая его, как редкий хрупкий подарок. Внимательно изучив дерево, он повесил ожерелье на одну из нижних ветвей.
Мы молча стояли несколько минут, любуясь делом своих