Князь Владимир — создатель единой Руси - Сергей Эдуардович Цветков
По сообщению Иоакимовской летописи, непосредственным следствием договоренности Киева и Полоцка о заключении династического брака была враждебная выходка Рогволода против Новгорода, которая и вызвала ответный поход Владимира на Полоцк: «Владимир, возвратясь от варягов с войском и собрав новогородцев, пошел на полоцкого князя Рохволда, потому что тот завоевал волости новогородские». Похоже, для Новгородской земли вопрос лояльности полоцких князей имел первостепенное значение, чем, по всей видимости, и объясняется болезненная реакция Владимира и Добрыни на отказ Рогнеды стать женой новгородского князя.
Полоцкая трагедия стала прелюдией к беспощадной схватке за первенство между тремя Святославичами.
Рогнеда
Дочь полоцкого князя Рогволода, первая жена князя Владимира в его языческих браках
Имя Рогнеды, как и в случае с ее отцом, выводится исследователями из двух источников: древнескандинавского (германского) и славянского.
Сторонники первой версии считают имя «Рогнеда» славянизированной формой древнескандинавского женского имени Рагнхильд (Ragnhildr) — от regin, rögn (боги, высшие силы).
Существовал также его древнегерманский аналог — Raginhilt (Ragenhildis, Reginhilt), образованный от ragin, regin (совет, решение, закон, судьба, рок) и hiltia, hilt, hild (битва).
По мнению других исследователей, имя Рогнеды славянского происхождения и означает «рожденная для власти». В эпоху средневековья оно встречалось преимущественно в славянской среде, где имело форму Рогнедь/Рожнеть (у чехов — Rozneta, Roznet). Например, в Новгородской I летописи читаем: «В лето 6643. Заложи князь Всеволод (церковь) Святую Богородицу на Торгу, а Рожнеть (видимо, сестра или жена Всеволода) — Святаго Николу на Яковлевой улице». В этой же связи обращает на себя внимание Рожне поле неподалеку от Теребовля, фигурирующее в летописи под 1099 и 1144 гг.
К женским судьбам древнерусские летописцы проявляли полное равнодушие. Женщинам не было места в истории — таково было общераспространенное воззрение той эпохи. Княжеские жены и дочери даже зачастую остаются в летописи безымянными. Рогнеда в этом смысле представляет исключение, впрочем, отнюдь не счастливое. Судьба не проявила к ней ни капли милосердия, сделав жертвой непримиримого соперничества двух Святославичей — Ярополка и Владимира.
Властная и своенравная дочь полоцкого князя свято хранила в своем сердце родовую и владетельную гордость. Мысль о браке с простолюдином отметалась членами княжеских родов с порога. Рогнеда, отказывая Владимиру в своей руке, попрекнула жениха именно его происхождением от матери-ключницы: «Не хочу разуть робичича [сына рабыни]…».
Широкое бытование свадебного обряда разувания жениха на Руси надежно засвидетельствовано многими источниками. Интересно, что у германцев жених должен был одарить невесту обувью, то есть германский свадебный обычай делал упор на обутие невесты, тогда как древнерусский — на разутие жениха.
За свою гордость Рогнеда поплатилась сполна. Ее родной город был разрушен, отец, мать и братья убиты, сама же она, публично опозоренная, отправилась в языческий гарем своего насильника. После этих трагических событий у нее появилось второе имя — Горислава. Единственным ее утешением стал сын Изяслав, появившийся на свет уже в качестве законного сына Владимира.
Возможно, она бы и смирилась с ролью единственной «водимой» (законной) жены Владимира, великой княгини. Но, как рассказывает Лаврентьевская летопись, после того как Владимир, став киевским князем, «поял» многих иных жен (прежде всего, Ярополкову «грекиню», потом двух «чехинь», «болгарыню» и др.), Рогнеда «начала негодовати» на него. Однажды, когда муж ее уснул, она попыталась зарезать его спящего. Однако Владимир в последний миг проснулся и схватил занесенную над ним руку с ножом. Преступница стала молить о милости, но Владимир приказал ей готовиться к казни, которую решил свершить собственноручно: «и повелел ей облачиться в княжеские одежды… и сесть на постель в светлой комнате и ожидать, когда он, войдя, пронзит ее мечом…». Тогда Рогнеда подучила своего маленького сына Изяслава внезапно войти в комнату с обнаженным мечом в руке и напомнить отцу, что он здесь не один. Владимиру не хватило духу прикончить мать на глазах у сына — «и опустил меч свой; и созвал бояр, и поведал им обо всем». Бояре посоветовали ему отослать Рогнеду и Изяслава с княжьего двора. Тогда Владимир распорядился воздвигнуть в Полоцкой земле город, названный Изяславль, и отправил туда Рогнеду с ее сыном.
Эта история целиком выдержана в духе славянских правовых представлений дохристианской эпохи. В Житии святого Адальберта-Войтеха есть схожий эпизод казни неверной жены одного из чешских бояр. Мужу ее надлежало самому исполнить приговор, как того требовал more barbarico, то есть «варварский» (в данном случае древнеславянский, языческий) обычай, кстати, просуществовавший в Чехии до XIV века. Таким образом, намереваясь покарать Рогнеду, Владимир лишь подчинялся славянскому языческому обычаю.
Не исключено, что именно с этого момента в душе князя Владимира свершился тот нравственный переворот, который позднее приведет его к принятию христианства. Как явствует из летописного предания, неисполнение Владимиром смертного обряда над Рогнедой вынудило князя объясниться с боярами по этому поводу. Закон мести был свят в языческом обществе.
После крещения Владимир развелся со всеми своими языческими женами — это было необходимым условием его женитьбы на византийской принцессе Анне. Все они были также крещены и выданы за знатных бояр. Но Рогнеда и тут проявила волю, оставшись навек «соломенною» вдовою при живом муже.
Впоследствии народное предание сделало ее и Изяслава первыми просветителями Полоцкой земли. Поселившись после изгнания из Киева в Изяславле, они будто бы основали в его окрестностях монастырь, ставший рассадником христианства в земле полочан. Подавляющее большинство местных христианских могильников конца Х — начала XI вв. действительно сосредоточено на юге, по берегам Свислочи (в районе Минска и Изяславля), тогда как севернее, в окрестностях Полоцка, Друцка, Витебска, всецело господствует языческая погребальная обрядность. Ожесточенное сопротивление полочан насаждению христианства засвидетельствовано также здешним сказанием о некоем безымянном богатыре, «который разрушил множество церквей». Возможно, полоцкие кривичи, тяжело переживавшие недавний разгром Владимиром их племенного княжения, длительное время расценивали попытки привить им христианскую веру как политику духовного порабощения, усугублявшую их зависимость от Киева.
Летописная традиция
