Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь
Фото В. Пескова и из архива автора. 6 апреля 1974 г.
Речной охотник
Окно в природу
Километрах в ста от Вашингтона, на берегу морского залива, есть кусочек земли, купленный нашим посольством у какого-то частного владельца Соединенных Штатов. Тут размещаются пионерский лагерь и резиденция посла. В воскресный день с Борисом Стрельниковым мы поехали навестить ребятишек, и как раз у границы «советских владений» я увидел это гнездо.
Любое гнездо остановит внимание, но тут метровой примерно ширины шапка венчала верхушку сухого дерева. Скопа? Мы схоронили машину за куст. Длиннофокусным объективом я сделал снимок и потом, крадучись, по краю кукурузного поля и кустами лесной опушки стал подходить к дереву. Гнездо чернело без признаков жизни. Однако под деревом белели кости и крупная чешуя рыб. Скопа! Я сделал Борису знак затаиться, а сам присел за мокрый дубовый куст в надежде, что кто-нибудь высунет голову из гнезда или вернется сюда с добычей.
Я проморгал момент, когда огромная птица сорвалась из гнезда и сразу же скрылась за краем леса. Спустя минуту мы увидели скопу уже парящей над полосой воды. В бинокль едва различались характерные полосы на хвосте, большие широкие крылья держали птицу в потоках теплого воздуха. Кругами она поднималась ввысь над заливом.
Скопа.
Скопа… Лет сто или даже пятьдесят назад ее считали едва ли не самой распространенной на земле птицей. Она водилась в Европе, Азии, Африке, Америке и Австралии. Там, где плескалась речная рыба, жила и скопа. На маленькой Усманке под Воронежем эту птицу я видел мальчишкой. Видел, как, выбросив вперед голенастые ноги, она под углом камнем падала в воду, скрывалась в ней и тотчас же появлялась с рыбой в когтях. Ее недолюбливали, потому что, случалось, она считала своей добычей наживку на жерлицах. Но даже старик Самоха, первый в селе охотник, не мог похвастаться удачным выстрелом по скопе. Птица была осторожна. Жила она, как видно, где-то в глуши, возможно, в заповедных лесах, откуда текла наша речка: ей ничего не стоило пролететь над водой десяток-другой километров. Теперь скопы на Усманке нет, по той причине, что во многих местах сохранились лишь пескари и плотва с палец. Скопе, рыболову профессиональному, тут делать нечего.
Не видел последние годы скопу я также и на Воронеже, на Дону, на многих других реках и речках. И дело, конечно, не только в том, что птицу все же выстрелом доставали и почти не стало укромных мест для ее очень заметных гнезд. Главное – повсеместно исчезает речная рыба. Во всяком случае, ее теперь мало для птицы, которая приспособлена жить только рыбой.
В последний раз я видел скопу в Сибири, на чистом, еще не тронутом человеком притоке Оби. Она летала над водой примерно в пятнадцати метрах и круто взмыла, увидев на повороте реки нашу лодку. В ту же поездку мне показали скопу, заключенную в клетку. Ее поймали капканом в воде (приманкой служила живая рыба). Помню два желтых выразительных глаза, сильные голенастые ноги, клюв испуганно приоткрыт, крылья слегка приподняты. Страх и беспомощность были в облике птицы. Рыбак не заставил долго себя упрашивать – отпустить скопу на свободу. Помню, она полетела почему-то не сразу. Опустилась на стоявшие за двором сани, полминуты, приседая, оглядывалась, а потом расправила, мне показалось, неимоверно большие крылья…
Скопу в Америке мы увидели в первый раз на рыбоводческой станции в штате Вайоминг. Мы стояли возле бетонных канавок с проточной водой. Рыбовод Том Диксон, объясняя нам, что к чему, горстями кидал гранулы комбикорма. Вода в канавах вскипала от рыбы. Вдруг Том поставил ведерко и кивнул сыну Чаку. Тот сбегал в сарай и вернулся с ружьем. Оказалось, отец заметил скопу. «Птицы нас грабят. Чуть зазевался – она уже улетает с добычей».
Можно было понять скопу – где-то надо выслеживать рыбу, и не всегда бросок в воду бывает удачным. А тут рыбы – одна к одной. Откуда птицам известно, что вовсе не им предназначены черноспинные плотные стаи форели? Две скопы за охоту в бетонных канавках Тома Диксона уже поплатились жизнью и для острастки всех остальных висели на палках возле воды.
А было в Америке время, когда считали: если в угодьях поселилась скопа – это к счастью. Нетрудно понять причину таких поверий. Скопа на застолбленном участке – это верный знак, что в речке есть рыба. На девственной, еще не тронутой человеком земле рыбы хватало всем. Первые поселенцы «просто глушили ее палками», «индейские мальчишки, плавая по мелким рекам, обычно бьют рыбу из луков», «случалось, осетры выпрыгивали прямо в челнок» – читаем мы в записях очарованных поселенцев. Не мудрено, что обилие рыбы давало приволье и рыбакам. Скопа, как пишут, водилась в Америке в невероятно большом числе. «Английские колонисты с изумлением следили за тем, как крупные птицы ныряют за рыбой, но еще больше их поражал азарт, с каким белоголовый орлан, этот дерзкий разбойник, налетает на несчастную скопу, чтобы отнять у нее добычу».
Возле умелого рыболова кормятся, впрочем, не только более сильные орланы. Нередко рядом с гнездом скопы селится коршун, довольствуясь объедками с богатого стола. Вороны и ворон знают, что возле скопы непременно можно чем-нибудь поживиться. Да что птицы! Люди (курьезный случай!) кормились возле скопы. В Америку из Европы переселялся народ разношерстный. Были умелые, сильные люди, для которых открытые земли казались полной чашей богатств. Но были неприспособленные к встрече с дикой природой авантюристы, которые на обильной земле умирали от голода. Дж. Бейклесс в книге «Америка глазами первооткрывателей» пишет об одном отряде переселенцев: «Когда иссякли запасы пищи, некоторые занялись людоедством, а другие добывали пропитание довольно необычным способом. Они высматривали гнездо скопы и, едва несчастный хищник успевал принести рыбу своим голодным птенцам, выкрадывали ее из гнезда».
Скопа водилась в Америке повсеместно. Там, где не было любимых ею высоких деревьев, птица селилась на скалах, а в степных районах даже и на земле. Причем обилие пищи позволяло птицам селиться колониями, а это у хищников бывает довольно редко. Теперь гнезда скопы в большинстве мест Америки стали редкостью – в отравленных водах рыбы не стало ни птицам, ни людям. В озерной Миннесоте и на болотистой оконечности Флориды скопа еще держится. Заповедная служба устраивает тут специальные вышки, с которых можно понаблюдать за жизнью в гнезде.
Гнездо скопы чернело на дереве.
Повадки на всей земле у скопы одинаковы. Утром она не спешит на рыбалку: туман мешает ей видеть рыбу. Чаще всего птицу замечают в полдень. Она то парит в поднебесье, то скользит над водой сравнительно низко, то трепещет на одном месте, как это делает пустельга в поле. Атака ее стремительна. Выбросив вперед ноги с крючками острых когтей, скопа скрывается под водой… Рассказы о крупных пойманных рыбах, на спине которых сидела мертвая птица, – не басни. Не рассчитав силы, скопа может сделаться пленником своей жертвы и погибнуть.
Любопытно, что птицы, проводящие жизнь на воде, отличают скопу от всех других хищников и не пугаются при ее появлении. Брем пишет, что скопу не раз замечали даже в обществе уток. К своим гнездам дружные пары птиц-рыболовов, подобно аистам, очень привязаны и возвращаются в них ежегодно, чтобы вырастить двух-трех птенцов.
Встретить скопу – не просто увидеть интересную птицу. Скопа – это безошибочный знак: в здешних водах рыба еще сохранилась.
Фото В. Пескова и из архива автора. 13 апреля 1974 г.
Комсомольская площадь
Ворота Москвы – Комсомольская площадь.
Вчера на ней, как и всюду, царило особое оживление «красной субботы». Но наш рассказ не об одном дне людного «всесоюзного перекрестка». На этой неделе площадь встречала делегатов комсомольского съезда. Для многих парней и девушек этот приезд – первая встреча с Москвой. И первое, что они увидели, сойдя с поездов, – эту площадь. Наш рассказ – об истории, площади, ее облике, традициях, хронике событий, о своеобразии этого места Москвы.
* * *В первый раз приехав в Москву, первое, что я увидел, – была эта площадь. Я стоял, растерянный, у вокзала, разглядывая диковинные часы с медными фигурками астрономических знаков, само здание вокзала, похожее на плотно стоящие старинные терема. Но больше всего запомнилась сама площадь перед вокзалом, а вернее, многолюдье на площади.
Тринадцать лет спустя у костра на Камчатке мы вели разговор с коряком-оленеводом по прозвищу Москвич. Я спросил: «От чего прозвище?» Он засмеялся:
– Я, однако, в Москве бывал…
Пастуха посылали на выставку. И, конечно, вернулся он в стойбище, переполненный впечатлениями. Несколько дней у юрты толпился народ. С тех пор и пошло: Москвич…
