Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

26 января/7 февраля 1889. Четверг.

Сегодня о. Павел Ниицума освятил молитвенный дом в Йокохаме. Я дал туда икону Афонской Божией Матери, писаную на Афоне и пожертвованную сюда еще в 1880 году Ефр. Никиф. Сивохиным в Петербурге. Долго хранилась она; жаль было расстаться с нею; дай Бог, чтобы она принесла благословение начинающейся Иокохамской Церкви. Икона аршина полтора высоты и превосходного письма. Другие иконы Священного изображения также даны. О. Павел сегодня совершает, после водоосвящения, литургию там; затем проповедь, тема которой — превосходство православия пред католичеством и протестантством. Желательно, чтобы не увлекались в бесполезные состязания; но темы переносить нельзя, ибо катихизатор (Тарасий Маедо) разослал множество билетов.

На днях вышел Императорский рескрипт, что 11 февраля (30 января старого стиля) дана будет Конституция. Столица готовится к этому празднику. Объявлен церемониал, сущность которого в том, что председатель Суумицуии (Императорского Совета) подаст приготовленный список Конституции Императору, а Император передаст его председателю Государственного Совета (Найкаку). Главные действующие лица — граф Ито и Курода, которым студенты Университета 11 числа, во время парадного поезда Императора к войску, отложивши лошадей у их колясок, провести на себе, но, кажется, это не состоится. День, действительно, важный, и дай Бог ему быть началом новой — истинно счастливой и христиански отрадной эрой для Японии. Школы будут расставлены по пути парадного поезда Императора вместе с Императрицей и будут петь народные гимны. Собираются и наши стать где–нибудь и пропеть. Для этого сегодня стали было разучивать на четыре голоса один из гимнов, — но что за безобразие! Японские стансы — переложенный на ноты одного из протестантских молебных гимнов: вяло, усыпительно, мертво, — все на низких нотах с полутонами. Мерзость! Меня отвращение взяло, когда слушал разучиванье. Я совсем не воображал этакого имбесильного обезьянства японских патриотов. Остановив спевку, я велел завтра спеться «Спаси, Господи, люди твоя» — и прилично обстоятельствам — вознести моление за Императора и Японию и пригодно для нашего прекрасного, пока единственного в Японии, хора пропеть полной грудью. И певчие–то, видимо, обрадовались.

11–го числа, в понедельник, отслужим обедню и молебен за благоденствие Японии. По этому случаю пришлось переложить, наконец, «многолетие» на японский язык. О. Павел Сато приходил сегодня утром и просил перевести, — предлагал и текст «циё яциё» — «тысячи веков, восемь тысяч веков», но подобные выражения могут быть хороши в светских гимнах, — в Церкви же неуместны, — здесь должно быть слово правды только, просить же у Бога жизни Императору тысячу веков, едва ли и сам Император одобрил бы. Итак, положено перевести «многая лета» выражением «икутосе–мо». Павел Накаи предложил это; хотел еще к этому приложить «икуё», но опять была бы ложь в Церкви. — Львовский перекладывает на ноты. Завтра споются. 11–го числа в первый раз в Церкви будет возглашение и затем, дай Бог, широкое употребление!

Слово нужно будет сказать в Церкви 11–го числа об отношении Церкви к Государству. Католичество требует подчинения Государства Церкви, протестантство наоборот, а возбуждающееся из того и другого неверия — проповедует свободную Церковь в свободном государстве; но проповедывать, что душа не должна иметь отношения к телу и тело — к душе, может только человек, неверящий в существование души отдельной от тела. Государство не есть последняя форма человеческой жизни, — а переходная, следовательно, он должен иметь в виду дальнейшую жизнь точно также, как низшая школа среднюю, а средняя высшую. Истинное отношение Церкви к Государству только в Православии, где Церковь в Государстве, как душа в теле.

Итак, мы должны сегодня и всегда молиться, чтобы Господь даровал истинную веру Японии и в ней счастье и благосостояние Государства.

Как в скверную, ненастную погоду вода и сырость пробирается повсюду, так и протестантство с своим наплывом миссионеров и всякого звания лиц из протестантских стран ныне всюду старается просочиться в Японии. Сырость, однако, и слякоть никому не нравится. Было бы величайшею аномалией, если бы привился протестантизм в Японии. И пора бы уже этой мерзости, этому [?] духа человека, этой переходной ступени к неверью — протестантству — вон из мира. Ведь и имя–то у него напрокат — на час — живет, мол! Протестантство! Диавол непременно чихнул и поздравил себя, когда сочинил это имя для нового заблуждения, порожденного им. Но пройдет еще два–три века и люди будут дивиться, что могла быть такая вещь, как протестантство; но у людей в то время будут новые заблуждения, быть может, глупее протестантства: «Соблазнам подобает прийти».

Нужно пригласить из России благочестивых жен для миссионерского дела здесь. Сделать воззвание — достаточно будет; вероятно, откликнутся. Нужно только наперед заявить, что они должны быть на своем иждивении. И если приедут, уметь обращаться с ними, — не как Черкасова и Путятина, которых, может быть, и можно было сделать полезными для Миссии, если бы при обращении с ними заранее было принято во внимание, что женщина по самой природе своей может служить делу — только служа личности, и если личность уклоняется от нее, она и дела не видит и так далее.

30 января/11 февраля 1889. Понедельник.

Торжественный и весьма важный для Японии день — обнародование Конституции. Император уступил большую часть своей правительственной власти народу. Почти везде Конституция добывалась кровью, иногда целыми потоками крови. Здесь она свободно и благодушно дана и столь же благодушно принята.

Выпавший ночью дождь несколько мешал связности праздника в начале дня. Впрочем, все действия программы состоялись.

Мы отслужили литургию и благодарственный молебен, начав с восьми часов утра. На молебне первый раз в Японской Церкви провозглашено и пропето было (весьма плохо) многолетие на японском — «икутосемо» Императору и фамилии его, синклиту и японскому народу. Часов в десять школы отправились в назначенное заранее, по дороге Императора к войску, место — у Русского Посольства. Пропели, при приближении Императорского поезда, раз Спаси, Господи, люди… на японском, два раза народный гимн «Кимига ё» и еще «Сю я, нандзино [?]». Пели, говорят, превосходно. Император и весь поезд засмотрелись на певчих, — и неудивительно. — Четырехголосное пение все слышали впервой. На дороге домой певчие пели против императорского дворца и в других местах, — против Семинарии и здесь — против крыльца. На дороге в иных местах была такая теснота и давка, что только благодаря нашим большим ученикам Катихизаторской школы девочки наши не были подавлены, как крысы; ведь четырнадцать человек раздавлены до смерти в тесноте, как газеты извещают. Певчие и все ученицы наши, слава Богу, вернулись не только все здоровые, но даже никто не упал и не выпачкался в грязи дорогой, — Порядок шествия школы наши везде, где можно, соблюдали так хорошо, что заслужили похвалу, слышанную из многих уст — «недаром–де духовная школа». В процессии у них было четыре флага: два государственных, один Семинарии и один — поздравительный Императору (банзай).