Николай Черкашин - Авантюры открытого моря

Секретарь Президиума

Верховного Совета СССР

(М. Георгадзе) Москва. Кремль. 2 августа 1976 г.

№ 4305 — IX.»

Таков финал этой трагедии.

СУДИЛИ КОЛОКОЛ…

Договорились сразу, что это не будет пересуд того — брежневского суда — закрытого, военного, вынесшего в июле 1976 года расстрельный приговор. Это будет общественное слушанию дела капитана 2-го ранга Саблина по регламенту суда присяжных со всеми установлениями, принятыми на 1915 год. Так эамыслилась весной 1992 года телевизионная программа «Процесс» под эгидой известного теледокументалиста Игоря Беляева.

Все лето пять режиссерских групп, так и хочется назвать их следственными группами, разъезжали по стране — Петербург, Минск, Владивосток, Нижний Новгород, Калининград — встречались с участниками событий на «Сторожевом», с теми, кто вел преследование корабля, останавливал его, арестовывал инсургентов, судил их… Разумеется, далеко не все соглашались давать свои показания перед телекамерами. Наотрез отказался бывший командир «Сторожевого» капитан 2-го ранга запаса А. Потульный, бывший государственный обвинитель на процессе 1976 года генерал-майор юстиции А.С. Шантуров, под разными предлогами уклонились от присутствия в зале общественного слушания бывший адвокат Саблина Л.В. Аксенов, бывший следователь О.А. Добровольский, капитан 1-го ранга (в 1975-м — старший лейтенант) В. Фирсов.

Но согласились выступать бывший командующий Балтийским флотом в то время вице-адмирал запаса А.М. Косов, бывшие командиры дивизии и бригады ракетных корабле, в состав которых входил когда-то «Сторожевой». Приехали в Москву многие матросы, старшины, мичманы, офицеры из экипажа корабля. Долго ломали, голову над тем, кто или что будет символически представлять Саблина на скамье подсудимых: загримированный актер? Портрет Саблина? Папка с надписью: «Дело Саблина»? Не годилось ни то, ни другое, ни третье… Пока из Владивостока не вернулась съемочная группа режиссера Романа Хруща и не привезла с собой судовой колокол со «Сторожевого» — «рынду» в морском обиходе, снятого на ремонт по причине огромной трещины в бронзовом теле. Тогда — в ноябре 75-го — в «рынду» попал осколок авиабомбы… Вот эту-то реликвию и водрузили на специальную тумбу перед судейским столом, накрытую черным бархатом.

Кажется, во второй раз в истории России, после наказания медного вечевого глашатая из Новгорода, судили колокол… Тот самый, который по мысли Саблина, должен был набатом прогреметь на всю страну, на весь Союз. Как и его неудавшийся звонарь, колокол со славянской вязью на реборде «Сторожевой», был мертв. Разветвленная трещина и снятый язык лишали его жизни…

Он по-прежнему молчал. Но говорили моряки, ходившие с ним в моря…

Общественное слушание назначили на первые два октябрьских дня. Был снят уютный зальчик в Доме Российской прессы на Большой Дмитровке (ныне здесь Совет Федерации России). Хозяева Дома называли зал Павловским, но не в честь Императора Гроссмейстера Мальтийского Ордера, а по фамилии незадачливого Премьера, который проводил в этом зале одно из тайных заседаний будущего ГКЧП. Зрители и кандидаты в присяжные заседатели были приглашены из представителей различных политических партий России, общественных движений, государственных организаций. После жеребьевки определились двенадцать присяжных и двое запасных. Председательское кресло занял известный российский юрист Сергей Сергеевич Алексеев, возглавлявший до недавнего времени Конституционный суд СССР. Адвоката пригласили из Петербурга — Юрия Марковича Шмидта.

Я очень опасался, что общественное слушание выльется в некое театрализованное действо вроде литературного суда над Евгением Онегиным. Но с первых же минут процесса стало видно, что все собравшиеся меньше всего озабочены зрелищной стороной дела. Забыв о телекамерах, люди на свидетельской трибуне волновались, переживали, раскрывались и выкручивались, признавались и обличали так, как если бы именно сейчас решалась судьба Валерия Саблина. Собственно, так оно и было: разве что решалась, увы, не проблема его земного существования, решалась судьба его доброго имени.

Присяжным заседателям предлагалось ответить на три вопроса:

— уронил ли Саблин честь русского офицера?

— является ли он изменником Родины?

— нанес ли он своими действиями ущерб советскому народу?

Обвинение на слушании поддерживал профессиональный юрист Макс Хазин. Но фактическим обвинителем выступил вице-адмирал А.М. Косов, приглашенный в зал процесса, как свидетель. Можно было понять раздражение этого грузного «старорежимного» флотоначальника и против самого Саблина, и против попытки спасти его доброе имя. Ведь «рижское ЧП» случилось именно на его, косовском флоте, в бытность его командования всеми морскими силами советской Балтики. И именно ему, вицеадмиралу Косову, пришлось потом оставить этот высокий пост, понести служебное и партийное наказание.

Косов на трибуне являл собой совсем еще не забытый тип брежневского сановника, облеченного некогда почти безраздельной властью над вверенной ему «епархией», или говоря советским «новоязом» — «доверенном ему участке партийно-государственной работы». На его лице навечно застыла эта маска: брезгливо-недовольного высокомерия. Не знаю, быть может как раз это-то Ленин и называл «комчванством», но убежден в одном: именно такие «слуги народа», выбившиеся из грязи в князи — сколько же их было не только в Вооруженных Силах СССР! — спровоцировали выступление Саблина.

Обвинение Косова вполне укладывалось в дух и смысл Докладной записки, которую представила в ЦК КПСС Комиссия Министерства обороны во главе с Маршалом Советского Союза А.А. Гречко. *

Вице-адмирал Косов:

— Восьмого ноября я позвонил на «Сторожевой» из Калининграда по ЗАСу — закрытой автоматической связи. Я не знал, что корабль уже захвачен, но меня насторожило то, что трубку взял не командир, а Саблин, его заместитель по политчасти. И даже не это, а то, что служебный разговор велся в непривычном порядке, не с теми оборотами речи… Лишь потом узнал, что сеанс связи обеспечивал не офицер (он был заперт в каюте), а мичман, старшина команды, который никогда этим делом не занимался. Саблин доложил мне, что все в порядке…

…Потом, когда пограничники просили дать им разрешение снести из пулеметов ходовую рубку вместе с Саблиным, я им не разрешил…

Потульный сам обезвредил захватчика. Потом сожалел, что не сразил его наповал. «Надо было или сразу или вообще не стрелять, — говорил он. — Сначала целился в печень, а потом передумал и выстрелил в ногу».