Георг Форстер - Путешествие вокруг света

Не менее странным в своем роде было их каноэ. Оно состояло сплошь из маленьких кусков дерева, шириной 4—5 дюймов и длиной 3—4 фута, весьма искусно соединенных. Общая длина составляла 10—12 футов. Нос и корма каноэ очень высокие, но в середине оно довольно низкое с выносным поплавком, или балансиром, сделанным из трех тонких палок. Каждый из находившихся в каноэ держал весло, лопасть которого также была составлена из разных кусков. Это тоже описано в голландских известиях о плавании Роггевена, напечатанных в Дордрехте[372] в 1728 году. По тому, как они берегут дерево, можно предположить, что на острове его мало, хотя в описании другого путешествия утверждается противоположное.

Хотя там, откуда отошло каноэ, мы нашли место, где можно было бы бросить якорь, мы все же двинулись дальше вдоль берега, надеясь найти еще более подходящий грунт, и добрались до северной оконечности острова, которую видели накануне, правда с другой стороны. Однако надежда найти там более удобную стоянку не оправдалась, и мы возвратились на прежнее место. На бepeгy было видно множество черных колонн или столбов, частью воздвигнутых на платформах из нескольких камней. Мы могли разглядеть, что в верхней части эти колонны имеют сходство с головой и плечами человека, нижняя же часть, казалось, представляла собой грубую необработанную глыбу. Обработанных участков земли на северной стороне острова мы увидели очень мало, поскольку местность здесь была более гористая, чем в средней части. Мы теперь ясно видели также, что на всем острове нет ни единого дерева высотой более 10 футов. После полудня мы спустили шлюпку, в которой к берегу должен был отправиться штурман, чтобы измерить глубину у места, откуда к нам отошло каноэ. Увидев, что шлюпка отплывает от корабля, жители собрались на берегу в том месте, куда, как им казалось, она направляется. Индейцы большей частью были голые, лишь немногие одеты в материю красивою светло-желтого или чаще оранжевого пвета; мы решили, что это здешние вожди. Теперь мы могли разглядеть и их жилища, на вид очень низкие, но длинные, в середине высокие, а с обеих сторон круто опускающиеся, они немного напоминали перевернутые каноэ. В середине имелось отверстие или дверь, такая низкая, что мужчине обычного роста нужно было наклониться, чтобы войти.

К вечеру мы стали на якорь у юго-западной стороны острова, где оказалось 40 саженей глубины и хорошее галечное дно. Вскоре вернулся из своей экспедиции штурман и привез с собою туземца. Этот малый без церемоний и приглашения смело прыгнул в шлюпку, едва она приблизилась к берегу, и пожелал плыть на корабль. Он был каштаново-коричневый, среднего телосложения, ростом примерно 5 футов 8 дюймов; грудь и все тело у него были довольно волосатые, волосы на голове и борода — одинаково густые, черного цвета, борода подстрижена. Огромные мочки доставали до плеч, а бедра татуированы в клеточку или в виде кубиков — узор, подобного которому мы еще нигде не встречали. Вся одежда его состояла из набедренной повязки, с которой спереди свисала сетка, ничего, однако, не прикрывавшая. На шее у него висел шнур, с него спускалась на грудь широкая, длиной дюймов в пять кость, изображавшая, видимо, язык. Он объяснил нам, что это кость морской свиньи, иви тохарра — сие название точно так же звучит и на таитянском языке. Чтобы быть лучше понятым, он назвал это нагрудное украшение еще иви-ика, что, как мы уже знали, означает «рыбья кость»[373]. Едва усевшись в лодку, он показал вполне понятными знаками, что ему холодно. Штурман Гильберт дал ему куртку и надел на голову шапку; в этом наряде он и появился перед нами на корабле. Капитан и пассажиры подарили ему гвозди, медали и снизку бус. Бусы он пожелал надеть на голову. Поначалу туземец бы несколько пуглив и недоверчив, даже спросил, не убьем ли мы его как врага (маттетоа). Но когда мы заверили, что обойдемся с ним хорошо, он успокоился, обрел уверенность и стал говорить только о танцах (хива).

Вначале нам было трудновато понимать ею речь, но, когда мы расспросили его о названиях главных частей тела, выяснилось, что это тот же самый диалект, на каком говорят жители островов Общества,— слова звучали совершенно так же. Если мы произносили непонятное для него слово, он его повторял и взглядом давал понять, что не знает, о чем мы говорим. С наступлением ночи он показал нам, что хочет спать и что ему холодно. Мой отец дал ему большой кусок самой грубой таитянской материи. Он завернулся в нее и сказал, что теперь ему совсем тепло. Его привели в каюту штурмана, там он улегся на стол и совершенно спокойно проспал всю ночь. Махеине, нетерпеливо дожидавшийся возможности сойти на берег, был очень рад, что люди говорят на языке, напоминавшем его собственный. Он уже не раз пытался завести разговор с нашим гостем, но другие его перебивали множеством вопросов.

Ночью у нас сорвало якорь, и корабль понесло течением, так что пришлось опять поднимать паруса и возвращаться к месту стоянки. Сразу после завтрака капитан вместе с дикарем, которого звали Марувахаи, а также Махеине, мой отец, доктор Спаррман и я отправились на берег. Hoги и бедра у меня так отекли, что я еле-еле двигался. Здесь оказалась хорошая бухта, достаточно глубокая для шлюпок; в том месте, где мы высадились, скалы закрывали ее от высоких, как горы, волн, которые в других местах мощно разбивались о берег.

На берегу собралось примерно 100—150 жителей. Почти все они были голые, в одних лишь набедренных повязках, с которых свисал кусок материи длиной 6-8 дюймов, а иногда еще и небольшая сетка. У немногих были плащи, доходившие до колен. Материя напоминала таитянскую, но ради долговечности она была простегана или прошита нитками и, как правило, окрашена в желтый цвет корнем куркумы. Люди спокойно дали нам выбраться на берег и вообще не делали никаких недружелюбных движений; они, похоже, боялись нашего огнестрельного оружия, с убийственным действием которого были, видимо, знакомы. В большинстве своем они были безоружны, но у некоторых имелись пики или копья — бесформенные сучковатые палки с треугольными остриями из черного обсидиана (Pumex vitreus Linn.) на конце. Один держал боевую палицу, сделанную из толстого куска дерева длиной 3 фута и на конце украшенную резьбой. Несколько других держали короткие деревянные дубинки, очень похожие на новозеландские патту-патту из рыбьих костей. На одном была европейская шляпа, на другом — такая же шапочка; на некоторых мы видели полосатый хлопчатобумажный носовой платок или старую, порванную куртку из голубой шерстяной ткани; все это бесспорные доказательства или остатки последнего пребывания здесь испанцев, посетивших остров в 1770 году.