Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу? - Денис Викторович Драгунский
Да, но как же насчет «малых сих»? Простых людей, которые не избалованы публичностью, но вдруг прочитывают что-то эдакое несправедливое, насмешливое, злое, едва ли не клеветническое о себе. И пусть в этом персонаже узнает себя только этот один человек, только он и никто другой – ни жена, ни ребенок, ни родственник, ни сослуживец – вообще не поймет, о чем тут речь, – но он-то сам узнает, и узнает безошибочно, и это будет не выдумка. Не какой-то там бред особой значимости – дескать, и обо мне в книжках написано, а совершенно реальная ситуация: вот я однажды пообещала своей подруге Аллочке кофточку по льготной цене, но у меня что-то не получилось. Но я же, честное слово, не со зла. А вот теперь ее муж, известный писатель, высмеял меня под видом наглой, толстой, отвратительной мещанки. Позвольте, Леночка, но это же не вы! Вы не мещанка, вы не толстая, вы не наглая, и зовут вас вовсе не Марья Петровна. Но – тем обиднее!
Так что, можно или нельзя? У меня на этот вопрос ответа нет, и я думаю, что ответа тут нет вообще. Хотя на самом деле случаются действительно вещи чрезмерные. Вот, например, рассказ моего папы «Англичанин Павля» – про мальчика, который целых два месяца учил английский язык, но сумел выучить только, как по-английски будет Петя. «Петя по-английски будет Пит. – Он радостно засмеялся и добавил: – Вот приду осенью в школу и скажу Петьке Горбушкину: «Пит, а Пит, дай резинку». Небось рот разинет, ничего не поймет». Смешной рассказ. Тем более что в нем и помимо этой истории есть много разных веселых штрихов и наблюдений. Беда лишь в том, что дачный сосед Павлик обиделся. Его старший брат, мой ровесник, не раз мне об этом говорил. Особенно после того, как сам Павлик погиб, если я правильно помню, во время гонок на буерах. Кстати говоря, на самом деле он был очень милый и сообразительный мальчик, чуть помладше меня. Все испортило имя. Вот если бы англичанин был, скажем, Гриша или Дима, то и вопросов бы не было. А тут совпало и имя, и то, что он был нашим дачным соседом, жил через дорогу еще тогда, когда мы жили в ждановской времянке. Что тут делать? Не знаю.
Была еще одна малоприятная история. Это было уже после того, как папа заболел и пережил несколько сосудистых кризов. Я путаюсь в их количестве, потому что это не были настоящие «апоплексические удары», а сильнейшие приступы гипертонии с нарушениями мозгового кровообращения.
Однажды вечером я сидел в гостях у своего друга Саши Жукова. Зазвонил телефон, позвали меня. Это моя мама звонила. Она сказала мне, что Россельсы, Владимир Михайлович и Елена Юрьевна, прислали ужасную телеграмму: «Мы не считаем себя вашими друзьями и даже знакомыми», во как. Перед тем, как рассказать, в чем там дело, я тоже могу сказать – «во как!». Непонятно, зачем мама звонила мне, я ведь вернулся бы домой через час, ну, через два. Странное – но, увы, обычное – желание освободиться от неприятного переживания, как бы переложив его на чужие плечи. Кажется, у психологов это называется «контейнирование». Проще говоря, использовать ближнего своего в качестве помойного ведра.
История была такая. Россельсы, с которыми мы очень дружили на даче и в Москве тоже, любили разных необычных людей. Однажды они приютили у себя какого-то бурятского травника, он же тибетский лекарь, он же чуть ли не шаман, как все вокруг шептали. Никаким шаманом он, конечно, не был. Он был типичным травознаем-врачевателем. Таких в Москве в то время было много, но он был откуда-то из Забайкалья. А мама тогда все-таки надеялась папу как-то вылечить, как-то вытащить. Даже не вытащить, а хотя бы стащить в сторону с той дороги, по которой он, увы-увы, спускался вниз после стольких-то сосудистых нарушений. При этом, надо сказать, он еще писал. Иногда публиковал маленькие рецензии. Помню, написал рецензию на сборник воспоминаний о Светлове, которого прекрасно знал.
Итак, мама привела папу к этому бурятскому лекарю, которому Россельсы устроили нечто вроде частного приема в Москве. Это было модно, и интеллигентные люди охотно несли свои червонцы, а то и четвертаки таким вот представителям маргинальной медицины. Папа был ужасно возмущен этим визитом. И дело было отнюдь не в десяти рублях, которые надо было заплатить. Мы были не бедны, а на общем советском фоне – более чем обеспечены. Дело было в том, что этот травознай совершенно не стал выслушивать ни папу, ни маму, которая наивно принесла ему целую пачку врачебных выписок, рентгеновских снимков, энцефалограмм и анализов. «Не надо, – сказал он. – Мы по пульсу узнаём всю болезню». Пощупал пульс и сказал буквально следующее (папа, вернувшись, рассказал, а мама подтвердила): «У тебя на правой ноге палец болел, ты думал – обутка жмет. А это ревматизма была. Ревматизма в почку пошла, а от почки вся болезня». Сказав это, выгреб из одного пакетика примерно наперсток зеленого травяного порошка, а из другого – столько же желтого травяного порошка. Смешал их на листочке бумаги, завернул и сказал: «Пей с утра на воде по маленькой крошке, и все пройдет». В коридоре меж тем толпилось довольно много весьма интеллигентных людей, которые готовы были отдать свою десятку в обмен на эту хрень.
Папа не удержался и написал об этом коротенький юмористический рассказ, который по несчастной случайности опубликовали в журнале «Крокодил». Готов побиться о заклад, что никто на свете, кроме самих Россельсов, не догадался, кто был прототипом этого старого шарлатана, и никому не было дела до этой истории. Но наша дачная компания решила, что это чуть ли не публичный донос и что старика этого, а также всех, кто его пригревал, могут в лучшем случае выслать из Москвы по этапу, а в худшем вообще арестовать. Разумеется, ничего подобного в реальности не было. Но буря в этом стакане воды, то есть в нашей дачно-поселковой компании, поднялась. Не во всей компании, конечно. У нас на даче было как минимум три больших компании, которые практически не смешивались. Поэтому в двух других компаниях об этом просто не знали. Но все равно было очень неприятно.
Я был
