Станислав Лем - Черное и белое (сборник)

Я не ответил еще на свой второй, сложный вопрос о причинах возникновения сект, а также о их устойчивой «плодовитости» под крылышком великих религий. Мне кажется, что распределение сектантской «урожайности» на исторической временной оси не совсем равномерно: лучше всего, на мой взгляд, хотя и с некоторыми конфессиональными ограничениями, изложил эти вопросы Лешек Колаковский в своей работе «Религиозное сознание и церковные узы». Не знаю, согласен ли автор по-прежнему с главной мыслью этого труда, как и со своим утверждением, что «религия – это способ, которым человек принимает свою жизнь как неизбежное поражение». Для меня эта мысль – очевидность, сопутствующая нашему виду с тех пор, как он осознал свою неминуемую смертность. Чтобы как-то ее обезопасить, придумали различные потусторонние миры, а в наше материалистическое время те, кто может себе это позволить, соглашаются замораживать себя после смерти в жидком азоте, в надежде, что будущие технологии позволят их разморозить и воскресить. Правда, пока они еще не объединяются в сектантские группы, но, коль скоро нам не угрожает конец света, можем немного подождать и такой вариант сект.

Быть может, все вышесказанное кого-то удивит, поскольку здесь нет даже краткого изложения доктрины, объединяющей сайентологов. Однако представление этой доктрины представляется мне делом совершенно несущественным. В общем и несколько метафорически можно сказать, что сайентология, как и психоанализ, по ехидному изречению, – это болезнь, которая выдает себя за терапию. Если же отбросить метафору, то суть в том, что содержание доктрины такого рода представляется наивно глупым для среднего рационального человека, она сложена из клочков различных предрассудков, в которые и сегодня (может быть, особенно теперь) верит так много людей, из «конфессиональных отходов», так что представляет некий бриколаж, склеенный и раскрашенный лозунгом НАУКА для того, чтобы вызывать доверие.

Рассмотрение множества различных сект показывает, впрочем, что для притягательности важна не столько их сущность, сколько способ подачи, реклама и авторитет больших зданий и уютных кабинетов, в которых кандидатов подвергают психологическому тренингу или, грубо говоря, подготовительной обработке. Люди анонимных толп жаждут общности, понимания их забот и потому могут так легко, как мухи на клейкую ленту, прилипнуть к обещаниям, умело подкрепленным комфортом. Больше всего об этом говорит тот факт, что в Германии уже созданы специальные контактные телефоны для тех, кто, разочаровавшись, порой болезненно, пытается оставить сайентологов, от чего секта старается их удержать просьбами – а скорее, уговорами – и угрозами. Для многих покидающих ее наконец остается воспоминание о духовном порабощении, но есть и такие, кому сайентологического ésprit de corps[228] может не хватать. Чтобы процветать, сайентология активно использует технику рекламы, поддерживаемой большими деньгами, и сам этот щедрый размах может вызывать, особенно сейчас, в эпоху Мамоны, некоторое уважение. Впрочем, quod capita, tot sensus[229]. Я видел в немецких журналах письма читателей, называющих жестокой сектой и Римскую Церковь. Недуги нашего времени в любом случае не являются чем-то только лишь внушенным: сейчас легко потеряться, легко соскользнуть в наркоманию, в различные экстремальные заблуждения (не только в культуре), а потому это время, когда ЛЮБАЯ МОДНАЯ ВЕРА может стать убежищем. То, за какую цену, – каждый решает сам. Ясно лишь, что ее нельзя оценить в валюте по коммерческому рыночному курсу.

Исключительно особое мнение

Я хотел бы решительно указать на принципиальную разницу во взглядах между мной и придерживающимися догматов последователями римско-католической церкви, потому что опасаюсь, что может возникнуть ошибочное представление, будто бы я согласен со всем, что «Tygodnik Powszechny» публикует как католическое издание[230].

Поэтому важнейшие различия в убеждениях я привожу не как активный приверженец атеизма, а как натуралист, ориентирующийся в нашем мире в границах, установленных основными законами научного мировоззрения.

Я считаю, во-первых, что пренатальное исследование, то есть получение из околоплодного пузыря беременной женщины отдельных клеток и определение исходя из этого вероятности рождения неполноценного ребенка, например с синдромом Дауна, абсолютно обязательно, и возможно даже более обязательно, чем имплантация старикам, сломавшим бедренную кость, титанового протеза[231], поскольку или мы используем все возможности медицины, служащие здоровому образу жизни, или уступаем из-за оппортунизма догматам, противоречащим нашим самым современным знаниям.

В связи с этим, во-вторых, я считаю, что допущение возможности рождения детей, которые должны всю жизнь – в общем-то короткую – терпеть увечья и страдания, это преступление, если есть возможность это предотвратить путем искусственного аборта или современных методов профилактики. И речь вовсе не идет о том, чтобы обязать общество поддерживать увечную жизнь неполноценных, как недавно писала об этом в «Tygodnik Powszechny» пани Хеннелова. Осмелюсь на первое место ставить благо человека, а не общества. Сегодня мы знаем, что не милость божья, а генно-хромосомная составляющая определяет результаты беременности.

Согласно доктрине церкви, супружеские отношения могут быть допустимы только с целью зачатия ребенка. Из этого следует, что каждая пара имеет право только на короткие копуляции между беременностями. Предписанные при этом церковью «натуральные методы» определения периодов, благоприятных для зачатия, архаичны и всегда неточны.

Далее я считаю, что каждый, кто по каким-то принципиальным, личным причинам жаждет закончить свою жизнь, должен иметь на это право[232].

Я также считаю, что во всех случаях рецидивного убийства общество имеет право и должно применять смертную казнь[233].

Я считаю запрет клонирования людей правильным, но, к сожалению, безрезультатным, потому что такова судьба большинства законодательно устанавливаемых запретов[234].