Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая

Это не могло не кончиться скандалом.

В декабре 1894 года наиболее видные «толстовцы» — Чертков, Бирюков, Горбунов-Посадов, Трегубов и Попов — предложили Л.Н. сняться вместе с ними на групповом портрете в фотомастерской Мея. Как мог Толстой отказать? Это значило бы дистанцироваться от своих учеников и ревностных сподвижников даже в такой «мелочи». И он радостно согласился. Между тем это была не мелочь. Если бы снимок появился и был растиражирован, существование «толстовской партии» получило бы документальное подтверждение. Вряд ли Чертков, имевший связи с царской фамилией и высшими полицейскими чинами, не понимал этого.

Услышав о фотографии, С.А. действовала решительно. Она забрала все стеклянные негативы группового снимка из мастерской Мея и уничтожила их. «Толстовцы» обиделись. «Приходил Поша (Бирюков. — П.Б.), — пишет С.А. в дневнике 8 января 1895 года, — и обвинял меня, а я их всех. Обманом от нас, тихонько уговорили Льва Николаевича сняться группой со всеми темными; девочки (дочери Маша и Таня. — П.Б.) вознегодовали, все знакомые ужасались, Лева (сын. — П.Б.) огорчился, я пришла в злое отчаяние. Снимаются группами гимназии, пикники, учреждения и проч. Стало быть, толстовцы — это учреждение. Публика подхватила бы это, и все старались бы купить Толстого с его учениками. Многие бы насмеялись. Но я не допустила, чтобы Льва Николаевича стащили с пьедестала в грязь. На другое же утро я поехала в фотографию, взяла все негативы к себе, и ни одного снимка еще не было сделано. Деликатный и умный немец-фотограф, Мей, тоже мне сочувствовал и охотно отдал негативы».

В ночь с 10 на 11 января, запершись в своей комнате, С.А. била стеклянные негативы. В дневнике она утверждает, будто бриллиантовой серьгой пыталась вырезать лицо мужа, что плохо удавалось.

Отношение Толстого к поступку жены не вполне понятно. Во всяком случае, этот поступок не вызвал его гнева. В дневнике от 31 декабря 1894 года он пишет: «Был здесь Чертков. Вышло очень неприятное столкновение из-за портрета. Как всегда Соня поступила решительно, но необдуманно и нехорошо».

Кроме обиды, ревности и деспотического нежелания делить своего мужа с кем-либо, поступком С.А. руководил панический страх за семью. Она отчасти смирилась с тем, что является женой «диссидента», но ей также хорошо была известна жестокость Победоносцева по отношению к сектантам. Тем более в высшем обществе уже ходили разговоры о возможной высылке Толстого на окраины империи.

После личной встречи с императором в апреле 1891 года С.А. надеялась, что она обезопасила мужа от прямого преследования за его статьи. Но в 1892 году он преподнес ей новый сюрприз. 14 января в английской газете «Daily Telegraph» в переводе Эмилия Диллона появилась запрещенная в России статья Толстого «О голоде». 22 января консервативные «Московские ведомости» с радостью перепечатали в обратном переводе фрагменты этой статьи с такими комментариями: «Письма гр. Толстого… являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя. Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда».

Это был донос. Но это было правдой. Толстой действительно звал к «ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя», только не насильственным путем. Как раз в это время он работает над книгой «Царство Божие внутри нас», разрабатывая знаменитую идею «непротивления злу силою». Но кто это знал?

Страх жены после публикации «Московских ведомостей» невозможно описать. Впрочем, она слышала, что 30 января состоялся разговор императора с министром внутренних дел Дурново, в конце которого Александр III приказал «оставить на этот раз без последствий». Она знала, что император говорил о Толстом с его теткой А.А.Толстой, которая защищала племянника. Император сказал: «Я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя всеобщее негодование». Но слухи-то ходили… Т.А.Кузминская писала сестре: «Я слышала из разных источников всё то же самое: государь обижен, говорил, что я и жену его принял, что ни для кого не делаю, и что он не ожидал, что его предадут англичанам — самым врагам нашим…» Поговаривали, что собирался кабинет министров, чтобы принять решение о высылке Толстого за границу.

«Погубишь ты всех нас своими задорными статьями, — писала С.А. мужу в Бегичевку, — где же тут любовь и непротивление? И не имеешь ты права, когда 9 детей, губить и меня, и их. Хоть и христианская почва, но слова нехорошие. Я очень тревожусь и еще не знаю, что предприму, а так оставить нельзя».

8 февраля она весь день сочиняет письма министру внутренних дел и в «Правительственный вестник». И получает еще одно письмо от сестры из Петербурга, где та пишет о «какой-то опасности», умоляет «скорей действовать», самой приехать в столицу.

Наконец, московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович, приватно встречается с С.А. в Нескучном саду и убеждает ее в том, что император ожидает от Толстого публичного отречения по поводу английского текста.

«…ждут опровержения от тебя, Левочка, в „Правительственном вестнике“, за твоей подписью; в другие газеты запрещено принимать, и желание это идет от государя и любя тебя… Если в будущем письме твоем я найду твое письмо в газету или увижу подписанным тот листок, который прилагаю, я приду в такое радостное, спокойное состояние, в котором давно не была, если же нет, то, вероятно, поеду в Петербург, пробужу еще раз свою энергию, но сделаю нечто даже крайнее…»

И Толстой снова уступает жене. «Как мне жаль, милый друг, что тебя так тревожат глупые толки о статьях „Московских Ведомостей“, и что ты ездила к Сергию (так у Л.Н. — П.Б.) Александровичу. — Ничего ведь не случилось нового. То, что мною написано в статье о голоде, много раз, в гораздо более сильных выражениях было сказано раньше, что ж тут нового? Это всё дело толпы, гипнотизации толпы, нарастающего кома снега. Опровержение написал. Но, пожалуйста, мой друг, ни одного слова не изменяй и не прибавляй, и даже не позволяй изменить. Всякое слово я обдумал внимательно и сказал всю правду, и только правду, и вполне отверг ложное обвинение».

В письме в «Правительственный вестник» от 12 февраля Толстой заявлял, что «писем никаких в английские газеты не посылал», что приписываемая ему выписка «есть очень измененное (вследствие двукратного — слишком вольного перевода) место моей статьи» и что «напечатанное вслед за выпиской из перевода моей статьи крупным шрифтом и выдаваемое за выраженную будто бы мною мысль… есть сплошной вымысел».