Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

Вина политиков современной России (грех сказать, национальных политиков) абсолютно очевидна: они не восприняли подлинного духа евразийства, абсолютно неспособны выдвинуть общие ценности для различных народов России, не говоря уж о СНГ.

Ложь № 3: «Вас здесь не стояло», как шутливо говорила когда-то А. Ахматова. В серьезном варианте ложь такого рода состояла в исконности тех или иных земель для «исконного же» народа. Мы единственные и коренные, все остальные — мигранты, «покупанты», оккупанты и вообще «не граждане» (в балтийском варианте геноцида). Ложь эта дошла до того, что чтимая интеллигентами газета всерьез писала, что «доля исконно русской земли составляет (в РФ) всего несколько процентов!»1128.

Л.Н. утверждал, что исконных земель не бывает. Каждый народ-этнос возникает в историческом времени, завоевывает или занимает территорию, меняет на новую, а ему кажется, что он всегда там жил. Л.Н. опровергает это заблуждение: всегда никто не жил1129. В другом интервью Л.Н. уточнял: «Навечно закрепленных за каким-то народом земель и территорий не существует»1130.

В 90-х гг. лживые мысли и спекуляции на национальных мотивах были не у народов, а у так называемых «политических элит», а еще проще и грубее — у корыстного сословия, современных князьков и баев (по Л. Гумилеву), у серо-безграмотной «новой образованщины» России (по А. Солженицыну).

«Желательно, — писал Л.Н., — чтобы политики знали историю, пусть в небольшом, но достаточном объеме»1131. За доказательствами правильности подобного требования далеко ходить не надо: высшее лицо страны искренне считало, что граница Чечни с Дагестаном — это не одна, а почему-то ... две границы, а один из экс-премьеров заявлял, что «Россия занимает основную часть Европы»1132. А. Солженицын сказал про таких: «Они мнятся себе на исторических государственных высотах, на коих не состоят»1133. По национальному вопросу он высказался вполне по-гумилевски: «Страна многонациональная в трудные моменты своей истории должна иметь опору в поддержке и одушевлении всех своих граждан. Каждая нация должна иметь убежденность, что единая защита общих интересов государства жизненно нужна также и ей»1134.

Ложь № 4: Распад СССР был неизбежен, а произошел вследствие экономического краха социализма в «холодной войне» с США. «Колбасное объяснение» (сколько сортов «у них», а сколько у нас) не удовлетворяло Ученого, и он отмечал, что «те, кто ненавидели друг друга, ненавидели и раньше, когда в магазинах всего было достаточно»1135.

Ложь № 5: «Империя зла» не имела идей, кроме как ложных (строительство коммунизма, интернационализм). «Нет, имела!» — возражал Л.Н. Однажды, в пору всеобщего охаивания марксизма, он даже спросил воображаемого оппонента: «Не понимаю, зачем вам оспаривать теорию исторического материализма?»1136. Необходимо заметить, что сказано это было в период охаивания марксизма. Но вместе с тем Л.Н. жестко критиковал то в советской политике, что понимал куда лучше власть предержащих — этническую политику, говоря его словами. «Все, что делал Сталин, было упрощением этнической системы. А мы сейчас расхлебываем»1137. Истинные корни межнациональных конфликтов заключались в шаблонизации решений: совершенно бессмысленно переносить прибалтийские особенности на Чукотку или Памир. «Право выбора пути, — многократно повторял Л.Н., — всегда принадлежит этносу»1138.

Очаги национальных конфликтов вспыхивали в конце 80-х — начале 90-х гг. по всей периферии России: Карабах, трагедия Приднестровья, стычки осетин с ингушами. И они не только не гасились Москвой, она как будто подбрасывала горючего туда, где тлела вражда. Апофеозом стала война в Чечне (1994–1996 гг.).

Начиналось иногда с малого, начиналось еще в «горбачевскую эпоху». Атака сначала пошла на русский язык. Депутатша Союзного парламента (еще был СССР), а позже — министр по делам национальностей Эстонии (!) заклинала тогда: «Двуязычие — это проклятие!» Тихий национализм был немногим легче агрессивного: в «освободившейся» Балтии унижали и преследовали «не граждан», да и «казахизация» Казахстана, где ⅓ населения не владеет государственным языком, тоже начиналась с этого. Все это выбрасывало метастазы и внутрь России: если где-то в «субъекте» РФ имеется 10–15% иного народа, а остальные русские, то эта область уже называется не по-русски (например, Хакассия, где 11 % хакасов и т. д.).

Я не мог рассказать Льву Николаевичу о том, что видел своими глазами в Латвии еще до развала Союза. Не мог, так как был там в 1990-м, когда он сильно болел. А рассказать было что. Одно дело воспринимать что-то по газетам и совсем другое — видеть своими глазами. Я ездил туда не отдохнуть на Рижском взморье (оно было уже страшно пустынным, каким-то брошенным и предгрозовым). Мы летели в Ригу группой народных депутатов СССР по жалобам русских военных на их унижения уже в то время, еще не «самостийное». Им издалека верилось, что Москва еще может стать действенной защитой, но увы...

Везде царило запустение, лишь Рига была как-то лихорадочно оживлена. Самым страшным было ожесточение людей, зоологический национализм (прямо по С. Широкогорову) и ответная злоба «русскоязычных». Вот два характерных примера. Мы проехали от Риги в Западную Латвию, чтобы попасть в Талсу — маленький, ничем не примечательный городок, откуда шли жалобы в ВС СССР. Недалеко был другой провинциальный городок — Скрундс. С) и но печально знаменит геростратовой акцией властей, подорвавших там радиолокационную станцию слежения, предназначенную для предупреждения северо-запада СССР от воздушных или ракетных ударов.

В Талсе стоял небольшой гарнизон, его офицеры показали нам фотографии, сделанные 1 сентября на входе в местную школу. Взрослые дяди (из местных) с плакатами пикетировали школу, чтобы туда, не дай Бог, не проникли «русскоязычные» малыши! Можно ли было поверить в такое злодейство? Но дети действительно не прошли, и каждый день автобус из гарнизон вез ребятишек за 80 км в ту школу, где директор-латыш не поддался уговорам «не пущать».

Поздно вечером в клубе проходила встреча с гарнизоном; не с начальством, а со всеми: их было не так уж много здесь, в Талсе. До сих пор я помню свой стыд и бессилие, когда нечем было ответить на вопрос молоденького лейтенанта: «А что мне делать, если однажды вечером дочь не вернется на автобусе?» Мы рассказали обо всем этом в Москве, отдали даже ту страшную фотографию «пикетчиков» у школы. Был поставлен в известность М. С. Горбачев. Но в ту пору главного «перестройщика» невозможно было уговорить даже снять телефонную трубку и наорать на кого-либо из «локальных шефов». Он уже был в трансе, а страна — в агонии.