Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Таково было положение в мире накануне приезда принца Генриха в Петербург, которого так ждала Екатерина и так опасалась. Она многое слышала и знала о союзе Австрии и Пруссии, Франции и Польши, Франции и Австрии. А тут еще рушились привычные отношения с Данией, другими европейскими государствами. «Все непрочно в этом мире, привыкаешь к одному, понадеешься на друзей, а не заметишь, как потеряешь, – думала Екатерина после прогулки по Царскосельскому парку. – Послушаешь графа Орлова, хочется последовать за ним, послушаешь графа Панина, получается чуть ли не противоположное… Вот два близких человека мне, а как они противоположны по своим действиям, характерам, склонностям… Не любят друг друга, постоянно предсказывают различные мнения… Вода и огонь не столько представляют различия, сколько эти люди. Сколько уж лет эти два советника напевают мне с двух сторон, каждый свое, а дела, однако, идут и идут. Зато мне приходится часто поступать как Александру с гордиевым узлом, только тогда стороны приходят к соглашению. Смелость ума одного и умеренная осторожность другого, а мне приходится выступать курц-галопом между ними. А как теперь быть? Ведь и принцу Генриху каждый из моих советников будет дуть в уши свое… Ну ничего, видно, он не будет торопиться с возвращением к брату, поживет здесь. Закрутим его в хороводе балов, торжественных ужинов и званых вечеров… Справимся. Каждая страна способна доставлять людей, необходимых для дела, и так как все на этом свете есть дело человеческое, то люди, стало быть, могут и с этим управиться. Вот Орлов и Панин… Каждый по-своему воспользуется приездом принца Генриха. Вот и крутись между этими столь противоположными людьми… А ведь пока действительно кручусь… Никого не обидела, всех наградила, все у меня при деле, по мере сил стараются, одни в одном больше понимают, другие в другом. А одной-то разве справиться с такими хитрецами, как Шуазель, заклятый враг нашего государства и моей особы, как Фридрих, Кауниц, Мария-Терезия… Да сколько их, ведь все завидуют нашим богатствам и зарятся увеличить свои за чужой счет… Вот смысл европейской политики. И англичане такие же, только еще более хитрые и ловкие. А что, если придется начинать и третью кампанию в будущем году? Румянцев спрашивает о наших намерениях, а что мы можем сейчас сказать, когда столько еще неясного… Но пусть неясности преодолевают царствующие особы, а военные должны точно знать наши повеления и виды на будущее. Так что графу Румянцеву следует отписать, что раз он имеет в своих руках крепости Килию и Измаил, обе на Дунае, то, кажется, самое время готовить свои корпуса к переправе через Дунай к Варне или из Дуная морем для нанесения удара в самое сердце Оттоманской империи. Посеять чрез то страх и трепет, дабы ускорить восстановление мира, а то лишь разговоры идут о нем. Нанесешь чувствительные удары, скорее соображают… И пусть Румянцев сам начинает сношения с верховным визирем, предлагая ему вступить в мирные переговоры, нам нечего ждать посредников. К тому же нужно предупредить его о флотилии Сенявина, коему предписать надлежит в согласие вступить с ним… И удастся ли графу Петру Панину в переговорах с крымскими татарами достать Керчь и Тамань, дабы облегчить проход Сенявину…»

Подошел вечер, а с ним уже совсем иные заботы – смех, веселье, карты.

Глава 4

Торжественная встреча

Четкими колоннами во главе с фельдмаршалом (этим званием он недавно был отмечен) Румянцевым 18 ноября 1770 года приближались к Яссам пехотные полки – 1-й и 3-й Гренадерские, Новогородский, Куринский, гренадерский батальон Белавина. Навстречу русскому фельдмаршалу выехал молдавский гарнизон под командой ратмана Василия Разула. До лагеря, разбитого в двух верстах от города, Румянцева и его войска сопровождала национальная музыка молдаван, веселые, радостные улыбки, крики в честь освободителей.

В русском лагере встретили духовенство в торжественных одеждах, члены дивана, знатные бояре, дворяне, купцы, ремесленники. Румянцев сошел с коня, по обычаю христианскому приложился к кресту и Евангелию, принял благословение от ясского митрополита Гавриила Коломаки, который, как свидетельствует очевидец, «устами общества поздравлял его со всеми знаменитыми победами над неприятелем турком, радуясь, что его мужественным предводительством свершилось благополучие». Бояре дивана также возблагодарили его сиятельство.

По окончании взаимных приветствий Румянцев пригласил духовенство и светских чинов в свою палатку. Здесь они, «приняв пристойное себе угощение», стали прощаться, пригласив завтра его в свой город.

Гости ушли, а в палатке главнокомандующего долго еще горели свечи. Дежурные генералы выслушивали приказания на следующий день, под диктовку Петра Александровича писаря писали рапорты и ордера. И, сломленный усталостью и переживаниями трудного дня, Румянцев наконец лег на походную кровать. Но сон к сорокапятилетнему фельдмаршалу не шел, отгоняемый тяжкими раздумьями. Все напоминают ему его победы при Кагуле и Ларге. Действительно, русская армия тут победила превосходящего по силам неприятеля… Честь и слава русскому оружию! Но сколько несуразностей творится в русской армии, сколько непорядка и столкновений происходит из-за неудовлетворенного тщеславия, из-за нераспорядительности частных начальников, а порой и просто из-за глупости, чванства, самодовольства и других человеческих пороков, лени в том числе! И много еще придется потрудиться, чтобы избавиться от них. Вот его родственник граф Брюс… Стоило ему указать на его нелепые распоряжения во время простейших операций, как он тут же подал прошение об отпуске из армии по болезни. А ведь он все разъяснил в своем ордере генералу Брюсу, нужно было лишь следовать его указаниям, но нет… Противник ушел без боя, а можно было б его окружить и разбить, и тогда сейчас были бы и Бухарест и Браилов свободными от турок… «При Фальче долго его держали какие-то непреодолимые препятствия, да и в самом начале движения его корпуса были какие-то необъяснимые перемены, которые отдаляли его от мер и предположений моих, на которые я направил вверенный ему корпус. Оставалось только сожалеть, что мои распоряжения не производят своих действий. Только слух разнесся, что турки намерены переправиться через Дунай против Браилова, как он тут же отступил, даже не видя неприятеля… И это после Кагула и Ларги! Ведь до него маленькая команда капитана Богданова все сии места держала под контролем вплоть до Никарешти, а у Брюса, по его словам, оказалось недостаточно людей, хотя он имел такой прибавок в легких войсках… Я, конечно, знаю, какое число людей может исполнить то или иное задание, следственно, всякое мое повеление соразмерно тем словам, которые надобны, я все учел, и мои подчиненные должны точно исполнять, что им повелевается… Если б он своевременно занял Фокшаны, то сейчас мы не стояли бы около Браилова. Да и сменивший его Глебов столько сделал ошибок… Не успел принять команду, как тут же высказал опасения, что корпус его может быть атакован неприятелем со стороны Бухареста. Может! Но что из этого следует? Только прояви воинскую предусмотрительность, не более того. Ссылался на осеннее время, на дожди. Ведь и вся армия переносит ту же погоду. А в его корпусе половина людей совсем не несла трудов нынешней кампании.