Воспоминания - Анна Александровна Вырубова
Это не так просто. И Папа должен ответить на прямой вопрос, с кем же он: с Мамой или с Думой?
Папа ответил мне письмом, полным отчаяния. И такой печали, что мне от души стало его жаль.
Что я могу сказать Маме? Чем ее успокоить? Она едет в Ставку[336]. Там, когда они вместе, обоим легче. Он успокоится, попадет под ее влияние и сделает все, что она потребует (вернее – попросит: она никогда ничего не требует от Папы, она просит, но так, что он знает: отказ равняется обиде. А он никогда не обидит Маму).
* * *
Отец говорит:
– Все погибло! Все погибло! Власть уже бессильна что-либо предупредить или предотвратить. Единственно, что остается, – это попробовать сохранить двор. Сохранить Папу, Маму, детей. Как это сделать?
Он полагает, что самая трудная задача – это убедить Папу в том, что момент очень опасный. Что каждый лишний час приближает его к катастрофе. Ставит под удары революции…
Я пробую говорить отцу, что этот бунт (если таковой будет) можно победить. Что на стороне Папы армия.
Отец с ужасом отвечает:
– Нет у нас армии!.. Нет!.. Есть одно бунтовское гнездо, раскиданное по всей несчастной России.
На все мои уверения, что все это не так страшно, как ему кажется, он отвечает:
– Вы ослепли! Все ослепли!.. Или под гипнозом! Вы не знаете того, что знает и видит каждый уличный мальчишка!
* * *
– Вот, – сказал мне старец, – был у меня кн. Юсупов[337]. Жена[338] у него красавица писаная. Да уж очень чванливая. Ее очень обожает Гневная. Так вот она все в Крыму греется. Теперь приехала и повидать меня хочет. Князь у меня был. «Жена, – говорит, – много про тебя наслышана, повидать тебя захотела». Звал к себе… А мне ее любопытно поглядеть: уж очень брыкливая! Ну а еще про Гневную расспросить охота… уж очень она ее любит!
Не знаю почему, но такая у меня горечь на душе. Хотелось сказать старцу: «Не езди, Бог с ними! Если она друг Гневной – значит, наш враг».
А старец точно понял мою мысль и сказал:
– Ты, Аннушка, не думай чего… Ведь тоже она женщина, а всякой женщине поглядеть охота на того, про кого все шумом шумят. Вот!.. А что она подруга Гневной – так что? И не подруги ведь, а так, любятся. Так это что же!.. Сегодня Гневной верит, ее любит, а завтра в меня поверит, меня полюбит.
Больше ничего не стал говорить. Не любит он говорить о тех, кем интересуется.
Вечером старец телеграфировал Папе в Ставку:
«Папа дорогой мой. Пути Господни неисповедимы. Близок час суда праведного. Умягчи свое сердце, чтобы был на земле мир, и будет воля Господня. Молюсь о тебе и о мире. Григорий».
Мама говорит – каждое слово старца там, в Ставке, для Папы – как перст Божий.
* * *
Такая тоска. Места себе не нахожу!
Мама телеграфировала Папе[339]. Ждем ответа. Мама все еще на что-то надеется. А у меня – пусто, теряю силы… Господи, спаси и помилуй! Господи, не дай свершиться греху великому! Господи, сохрани его для нас, для России, для святой церкви!.. Господи!..
Только что была в. кн. Мария Павловна; говорит, что Ирэн[340] приехала или приезжает. Я не совсем поняла. Но важно одно, что у них вчера был Побирушка и определенно уверяет, что он жив. Может, где больной, но жив. И главное – дескать, гр. Ф.Ф.Юсупов, муж Ирэн, ничего не знает.
У меня такой сумбур в голове, что как-то не соображаю. Вижу, что она искренно верит в то, о чем говорит. Ну а мне кажется, что все это только для того, чтобы отвлечь наше внимание.
Приезжал отец. Сказал определенно:
– Убит. Очевидно, при участии в. кн. Дмитрия Павловича… Ну и мужа Ирэн… Но еще не доказано. Тело не найдено…
Тело!.. О Боже – тело!
Потом отец стал говорить о том, что мне надо подумать о себе. Какая чушь! Разве те, что убили, не знают, что я без него – мертвое тело?.. Никому не нужное. Балласт.
Отец говорит – если все подтвердится (а он в том уверен), то надо принять меры к тому, чтобы мне переселиться.
Куда? Зачем?
Мама говорит, что я должна переселиться во дворец. А мне как-то все равно. Я знаю, что без него я для врагов неопасна. Кому я нужна, если самой себе опостылела?
Какое-то безумие.
Великая княжна Татьяна Николаевна говорит:
– Если это правда, то это слишком большое несчастье для Мамы. Она не может справиться и с горем, и с тем грузом, который взвалила на свои плечи в надежде, что он ей поможет. И еще страшнее становится, так как они все считали, что помехой служат старец и Мама. Это очень страшно…
А вот слова великой княжны Ольги Николаевны:
– Большая потеря… Большое горе… Но лучше перестрадать, чем всегда и отовсюду чувствовать уколы.
Мама окаменела. В ее глазах такая тоска. Но она еще верит в то, что он вернется. А я не верю.
Ужас! Ужас! Ужас!
* * *
Все так дико, так нелепо. Слухи, слухи, слухи. Голова трещит от слухов… А город кипит, точно котел со смолой. Голодные бунты. Забастовки. Открытые выпады против трона. Куда, куда мы идем? Государственная дума требует смену министров; но поможет ли это? Кто и чем заставит их всех молчать? А самое страшное – это голод.
Голод создает не только бунты, но и все может уничтожить.
И действительно, если вдуматься, то видишь, что эти голодные должны на все пойти. Потому что им терять нечего. Будут молчать – умрут от холода и голода. Будут кричать – тоже, может быть, умрут, а может – вырвут для себя кусок… Да, что-то назревает в городе, а может – и во всей стране. Так страшно, не знаешь, чего и ждать.
Мама еще верит в то, что если принять строгие меры, то порядок будет восстановлен…
Примечания
1
После развода она вновь cтала носить свою девичью фамилию. (Здесь и далее – примечания 1-го издания.)
2
Скалистые острова, разделенные узкими проливами.
