Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

15 февраля 1959 года. Поскольку Советы денонсировали договоры по Берлину, западные коменданты города регулярно демонстрируют свой интерес к Шпандау. Сегодня вслед за американским и британским генералами тюрьму инспектировал французский комендант. Французские офицеры всегда затмевают своих коллег. Они умеют создать атмосферу элегантной небрежности. Комендант по-французски говорил приятные слова о фотографиях моей семьи. Я вернул комплимент, похвалив «la bonne cuisine française» (хорошая французская кухня). Внимательно наблюдавший русский директор выглядел раздраженным, поскольку в Шпандау разрешается говорить только по-немецки. Его американский коллега перед уходом заметил:

— На следующем совещании он нам устроит разнос по этому поводу.

18 февраля 1959 года. Сегодня французский директор Жуар с некоторым смущением сообщил мне о решении последнего заседания директоров: мне выносится официальное предупреждение. Разговор на иностранном языке был нарушением тюремных правил.

19 марта 1959 года. Теперь у нас в Шпандау остался только один прихожанин. Уже несколько недель Ширах передает извинения капеллану, хотя и не называет причины своего отсутствия. И теперь я в одиночестве сижу напротив капеллана. Мы оба испытываем неловкость от того, что он стоит в двух шагах и читает проповедь, глядя на меня сверху вниз. Поэтому он обрадовался, когда сегодня я предложил ему читать проповедь сидя. Не сказать, что это помогло. В такой ситуации церемония богослужения теряет свою значимость.

23 марта 1959 года. С интервалами в несколько дней читаю мемуары Дёница, которые сейчас печатают в газете. Что касается военных операций и вопросов вооружений, книга представляет интерес и, по всей видимости, заслуживает доверия. С другой стороны, его политические взгляды, его отношение к Гитлеру, детская вера в национал-социализм — все это он либо обходит молчанием, либо окутывает пеленой матросских баек. Это книга человека, не способного проникнуть в суть вещей. Для него трагедия недавнего прошлого сводится к жалкому вопросу: какие ошибки привели к поражению в войне. Но чему тут удивляться?

24 марта 1959 года. Чем больше я читаю эти «Воспоминания», тем меньше понимаю, почему Дёниц скрывает свои отношения с Гитлером. Он пишет, что принимал участие только в военных советах; Гитлер консультировался с ним только по делам военно-морского флота; он никогда не забивал себе голову другими вопросами. Он утверждает, что хотел завоевать доверие Гитлера только для того, чтобы добиться повышенного внимания к флоту. Да, иногда он вскользь упоминает, что обедал с Гитлером, но сразу опускается занавес, и читатель остается в неведении, о чем они говорили. Почему он скрыл свои теплые чувства к Гитлеру? Почему опустил тот факт, что одно время Гитлер ценил его выше, чем любого другого офицера, состоящего у него на службе? Гитлер часто говорил: «Вот человек, которого я уважаю. Он знает ответы на все вопросы! От армии и воздушных сил я получаю лишь расплывчатую информацию. Это сводит меня с ума. А с Дёницем я всегда знаю, как обстоят дела. Он — национал-социалист до мозга костей. К тому же он защищает военно-морские силы от дурного влияния. Флот никогда не сдастся. Он внушил им национал-социалистическое понятие чести. Если бы у армейских генералов был тот же дух, они бы не сдавали города без боя и не отступали за линии фронта, которые я приказал удержать любой ценой».

После 20 июля я однажды слышал, как Гитлер, разразившись длинной гневной тирадой в адрес армейских генералов, завершил ее такими словами: «Ни один из этих преступников не служил на флоте. Они бы не допустили еще одного Рейхпитша[18] в своих рядах! Гросс-адмирал железной рукой навел бы порядок, если бы заметил хотя бы малейшие признаки пораженческих настроений. Я считаю его своим лучшим солдатом».

Ничего этого нет. Дёниц приукрашивает даже в мелочах. К примеру, он утверждает, что всегда старался держаться подальше от Главной ставки и всегда оставался на командных пунктах у линии фронта. Факты таковы: Дёниц первым разместил свой штаб в Париже, потом на Штейнплац в Берлине, а позже в здании Верховного командования ВМС. Утверждая, что он все время держался ближе к фронту, он пытается доказать, что на нем не лежало никакой ответственности за все происходившие события.

25 марта 1959 года. Сегодня наткнулся на кусок, где Дёниц все-таки заявляет, что я предложил его кандидатуру в качестве преемника Гитлера. Вечером накануне его освобождения из Шпандау я говорил ему совершенно другое. Но, по всей видимости, эта история служит для подтверждения его заявлений о том, что у него не было никаких личных отношений с Гитлером. Кстати, завещание Гитлера опровергает версию Дёница, так как в нем Гитлер воспевает флотский дух как образец германской воинской добродетели. Эти слова восхищения предназначались исключительно Дёницу.

А как Гитлер оберегал его в последние полгода войны! Дёниц уверяет, что даже не догадывался об уважении Гитлера к нему. Неужели его не удивляло, что он входил в весьма ограниченное число людей, которому в знак особого расположения выделили бронированный «мерседес» весом около пяти тонн? Или что в последние месяцы войны Гитлер запретил ему летать на самолетах? Что ему не разрешалось покидать территорию рейха из-за повышенной опасности покушения? Для примера, в моем случае Гитлер не видел необходимости в подобных мерах предосторожности. Иногда во время воздушных налетов в последние месяцы войны я оказывался в бункере Гитлера и слышал, как он звонил Дёницу и озабоченно спрашивал, успел ли тот добраться в укрытие.

27 марта 1959 года. Дочитал книгу Дёница. Наверное, не стоит читать воспоминания человека, с которым прожил бок о бок десять лет, чьи чувства и мысли знаешь до мельчайших подробностей.

14 апреля 1959 года. Около двух лет назад по предложению Катхилла я занялся благоустройством нашего сада, постепенно превращая его в парк. Я устроил замысловатые ступенчатые террасы, засеял газоны, посадил форзиции, лаванду, гортензии и розы. А еще — двадцать пять кустов сирени, которые сам вырастил. Вдоль дорожек я разбил клумбы с ирисами, 2,5 метра шириной и 50 метров длиной. Сегодня привезли саженцы сосны, березы и липы. С таким богатым растительным материалом я могу приступить к созданию ландшафтного парка.

Никто не мешает. За последние несколько недель я сделал много набросков, пытаясь представить свой парк в окончательном виде. Но я знаю, что ни один садовый архитектор никогда не видел свой замысел, воплощенный в природе. Деревья, кустарники, цветы и трава слишком долго растут. Но я хочу увидеть хотя бы начало композиции, над которой я работаю целыми днями с такой страстью. Поэтому я должен надеяться, что пробуду здесь достаточно долго и смогу увидеть, как природа осуществляет мои планы; но в то же время именно этого я и боюсь. Шпандау приобрела собственный смысл. Много лет назад мне приходилось составлять планы своего выживания здесь. Теперь в этом нет необходимости. Сад полностью завладел моими мыслями.