Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные
Сразу же отметем бедных городских собак. Это не собаки, а игрушки в руках себялюбивых людей.
«Ах, как я люблю своего Рекса!» Любить он, может быть, и любит, но забывает, что жизнь его любимца хуже собачьей. Три обязательные прогулки с собакой, от которых старательно отбиваются все члены семьи. Да и что это за прогулки — на поводке, с намордником, и вся зелень — это склон между трамваем и бульварной оградой. Давайте пожалеем городских собак и поставим на этом точку.
В давние времена ни одна полярная экспедиция не могла обойтись без собак — единственного тягла в полярных условиях. Хвала собакам, высокая оценка их работы, признание в них подлинных друзей часто встречаются на страницах полярной литературы.
С наступлением двадцатого века самолеты, вертолеты, вездеходы основательно стали теснить своих четвероногих предшественников.
Много лет назад на Колыме еще существовал питомник ездовых собак. Колымская! В свое время это была мечта любой экспедиции, любого полярника: средней величины, с широченной грудью и массивными лапами, она с первого взгляда внушала доверие. Отличительным признаком были почему-то разномастные глаза.
Сейчас ездовые собаки сохранились и сохраняются у чукчей на побережье Камчатки. А как же иначе: выезд на промысел, поездки к родственникам и на ближайшую факторию за сотни километров, чтобы купить муку, керосин и патроны, требуют наличия своего выезда. Было и у нас на зимовке двенадцать собак. Георгий Алексеевич Ушаков, понимая все их значение при грандиозной работе по исследованию Северной Земли, заказал себе именно колымских. Несколько этих животных — а может быть, это уже было новое потомство — досталось нам. Зато почти все остальные были ниже всякой критики: нормальные обитатели архангельской живодерни. Хозяева их еще искали, а они уже ехали покорять Арктику. Несколько упрощая и переводя на житейскую практику теорию Дарвина, мы решили, что произойдет естественный отбор, но даже для этих короткошерстных псов надо было на зиму заготовить корм и торопиться, пока была чистая вода, где нет-нет, да и вынырнет черная круглая голова тюленя с топорщащимися усами и удивленными коровьими глазами. Можно было, и посвистеть — тюлень любопытен и подплывает ближе, где и наказуется его нездоровое любопытство пулей из мелкокалиберки.
Разделка очередного тюленя была всегда радостным событием для всей нашей своры. У нас просто ног не хватало, чтобы отбиться от этой радостно возбужденной компании. Туша разделана, а вся требуха, кроме печенки — это уже наше лакомство, — идет на растерзание собакам.
С четкостью фотографии запомнилась картина: слабосильный пес ухватил длинную-предлинную кишку и, не жуя, быстро ее заглатывает, но за несколько метров от него к другому концу этой же кишки подходит вразвалку общепризнанный всей стаей вожак — Казанова, получивший такую кличку за полное пренебрежение к моногамии, и начинает заглатывать ту же кишку, но с другого конца. Несостоятельный слабосильный партнер упирается всеми четырьмя лапами, его тащат, как на аркане, по шуршащей гальке, и поединок кончается плачевно: новый хозяин выдирает кишку прямо из глотки.
Экзаменом для животных является работа. Тут в полной мере познается их истинный характер.
На появление в дверях человека с упряжью четвероногие друзья реагируют различно: одни подбегают с утренним приветствием, а другие молниеносно исчезают. В упряжке четное количество собак, и каждая пара, имея да плече и груди шлею, тянет за пропущенную через кольцо общую лямку. Таким образом, нерадивое отношение замечает не только человек, но и собачий партнер. Честный работяга на ходу подкусывает отстающего ленивца, а на очередной, стоянке обеспечен серьезный собачий разговор.
У собак, как и у людей, есть своя табель о рангах, своя иерархия.
Когда поглощались ежедневные куски мяса, и вдруг подходил Казанова, то даже сильные собаки предпочитали отходить в сторону. Единственное, что они могли себе позволить, — глухое рычание.
Жалею, что именно я был виновником гибели Казановы.
Наводя порядок во время очередной кормежки, я схватил его за загривок. Он зарычал на меня, ощерился и попытался укусить. Это не удалось, но он вырвал большой клок на коленке моих штанов, а это были особые штаны: кожаные, на байке, с высоким корсажем, сделанные моей женой. Штаны были моей гордостью и предметом зависти моих товарищей.
Обстановка созрела для воспитательных мер. Прижав Казанову коленом к снегу, левой рукой держа за загривок, кулаком я стал внушать этому сукиному сыну, кто тут из нас является царем природы.
Вокруг сидели все собаки, молча, наблюдая эту экзекуцию. Казанова встал, молча, медленным шагом ушел из сарая и лег.
Я навещал его, носил воду и вкусную еду. Он не ел, он не вставал. Через неделю он подох.
Я не мог, конечно, нанести ему кулаком смертельные повреждения. А самолюбие есть и у собак.
Кроме нас, четверых, в доме жили еще три существа. Во-первых, мощная немецкая овчарка Грейф, приехавшая из Москвы. Этого пса, совсем еще маленьким щенком, мы вместе с женой привезли домой в наволочке на трамвае. Характер у него был хороший, если не считать перепорченную хозяйскую обувь. Собакам в дом заходить не полагалось. Поэтому они косились на Грейфа и явно его недолюбливали, но резких выпадов себе не позволяли. Все же это был приближенный и любимый пес начальства. Это даже собаки понимали.
Во-вторых, кошка. Совсем маленьким котенком мы его прихватили или, проще говоря, украли из последней архангельской бани. Лешу Голубева, который вез котенка за пазухой, высадили с трамвая. Поднимать такой шум и так красноречиво выражаться могут только трамвайные кондукторши. Леша вышел с передней площадки и, проходя мимо открытого окна, сунул мне котенка; а сам вернулся в вагон с задней площадки.
Не мудрствуя лукаво, кошку назвали Муркой. Однако через несколько месяцев мы сделали сенсационное открытие: наша Мурка вовсе не мурка, а совсем наоборот.
Что делать? Мы устроили торжественные крестины и при всеобщем одобрении нарекли бывшую Мурку — Лукой.
Нашего полку прибыло. Вместе с котом, собакой и людьми нас теперь стало шесть особей мужского пола. Некоторое время была у нас еще седьмая особь, о которой следует рассказать.
В Архангельске в качестве продовольствия нам дали огромнейшую свинью, да еще поросую. Не надо говорить, как много внимания мы уделяли этой даме, вернее не ей, а будущим окорокам. Мы обращались с ней как с севрской вазой. Под высоким крыльцом был устроен закуток и тщательно законопачены все щели, чтобы не продувало. Наконец наступил волнующий день. Будучи начальником (а начальство должно все знать, уметь и делать), объявил, что «командовать парадом буду я». Была приготовлена шайка с теплой водой, и мои ассистенты, бережно зажав в ладонях очередной теплый комочек, мчались в дом. Мы были наслышаны, что новорожденных купают, вот мы и купали наших поросят. Все они были в непонятном нам облачении — в пузыре тонкой пленки, похожей на целлофановую, которую мы сдирали.
