Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Меир Яари, глава движения, с обожанием говорит о глубоко религиозном доме, в котором он рос, и тут же добавляет:

— Но в наши дни глубоко религиозное еврейство принадлежит прошлому, следует создать новый мир.

И глаза его смотрят вдаль, в сторону коммунистической России. Руководство ставит во главу угла классовую борьбу, и хотя они видят себя марксистами, чувства говорят, что иудаизм — нечто более великое, чем его представляет социалистический сионизм, нечто непознаваемое и возвышенное.

В классе она зевает от скуки, слушая на уроках исторического материализма о развитии общественных классов в Европе, всемирной борьбе пролетариата против капитализма во имя уничтожения классового неравенства, об отрицании идеализма и существования таких инстанций, как душа и прочих, придуманных человеком, призраках и привидевшихся ему привидениях.

Она молчит, лишь нервно ломает пальцы. Беспрерывно повторяемая фраза подобна очищенной от всего живого, оголенной мантре: «Материя — единственная реальность!» И это топтание на одних и тех же идеях и мнениях сталкивается с ее характером, ее естеством, вызывая в ней сильнейшее сопротивление. Она все нетерпимее относится к обожествлению Маркса — существа во плоти и крови.

Шаик цитировал Маркса: «То, что сегодня считается отрицательным, — завтра будет считаться положительным, послезавтра снова отрицательным. Все построено на экономической основе! Когда эти основы меняются, естественно меняются ценности».

— Так объясните мне, — обратилась она к нему с вопросом, — как это иудаизм существует уже две тысячи лет, и ценности Торы не зависят от какого-то экономического положения?

— Какие глупости ты говоришь! — искры гнева сверкнули из его глаз. — Мир движется к прогрессу, а ты смотришь назад — в сторону старого иудаизма.

— В любой час, в любом месте, где живут евреи, они хранят свои фундаментальные ценности, — язык ее пылал, как головешка, повторяя то, что она учила у раввина в Берлине.

— Не мешай нам — у Шика не хватает терпения, чтобы слушать эту примитивную болтовню. — Маркс сказал, что религия — опиум для народа, а Ницше провозгласил, что Бог умер.

Шаик, выросший в семье хасидов, отринувший веру, хочет просветить девушку из буржуазного класса, доказав ей, что религия — камень преткновения на пути развития человечества.

— Но…

— Ты мешаешь всем! — льстиво поддержала инструктора смазливая Рени.

— Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма, — продолжил Шик, читая начало «Коммунистического Манифеста» Маркса и Энгельса, и весь класс напрягся.

«И земля была безводна, и тьма над поверхностью бездны», — звуковая ассоциация с первой строкой Сотворения мира прозвенела в ее ушах. Инструктор прочитал десять принципов Маркса и Энгельса, которые надо осуществить для реализации диктатуры пролетариата, а в ушах ее прозвучали Десять заповедей Торы — «делай и не делай» — что можно, и что запрещено. Это ее потрясло: неужели Маркс воспламенил мир жизненным мировоззрением, копируя краткий и непререкаемый стиль Десяти заповедей. Слушая объяснение идеи освобождения мирового пролетариата, она уловила в ней ритм стиха из еврейского Священного Писания.

— Если получит свободу рабочий класс — освободится весь мир, — почти выпевал Шаик.

И в этом распеве слышался голос берлинского раввина Хаймовича декламирующего:

— Если получит свободу народ Израиля — освободится весь мир.

— Все здесь — фальшь! Вся терминология иудейская! — не сдержавшись, сказала она вслух.

— Ты поверхностна! Ты плаваешь мелко! Эта удивительная формулировка целиком принадлежит Марксу! Ты в нем ничего не понимаешь! — громоздкие очки дрожали на носу Шаика.

— Ты мешаешь всем! — Рени послала в ее сторону открыто враждебный взгляд.

— Ты мешаешь, — из-за ее спины раздался зевающий голос одного из воспитанников.

Обычно дремлющий класс неожиданно проснулся, и над всей сумятицей голосов громче всех слышался укоряющий Наоми голос Рени.

Почему она против нее? Она приехала в страну Израиля сиротой. Она одинока. У нее сильнейшая потребность стать частью коллектива. Рени видит, что она переживает нелегкий период акклиматизации в обществе. Но Рени не хочет, чтобы у Наоми был авторитет в обществе, ее устами говорит зависть.

Она не может простить Наоми их роскошный дом, всегда шумящий молодыми голосами. Рени же росла в тяжелой семье. Мать ее была госпитализирована в санаторий в связи с нервным срывом. Рени насмехается над Наоми, унижает ее. На ее поведение влияет отношение всей молодежной группы к Наоми.

Куда же бежать от обвинений.

— Я не согласна, — говорит она, и тотчас на нее обрушивается град упреков.

— Это неверно, — бормочет она, — Это неверно! — взрывается она, — Это не имеет отношения к диалектике! — скрежещет зубами.

— Марксизм основан на диалектическом мышлении, — лицо инструктора враждебно настроено против обрывков стихов или неотчетливых идей, которыми она оперирует, исходя из своих ощущений.

Она не может отчетливо и четко объяснить причины своего отрицание изучаемого ими материала.

— Ты умная, но поверхностная, мелко плаваешь. Не понимаешь марксизма и потому говоришь глупости, — инструктор Шаик осыпает ее обвинениями, говорит о ее дерзости, о желании спорить с преподавателями, о том, что такое диалектика.

Учителя сердятся, слушая ее возражения, но она от них не отступает. Говорит себе, что она понимает главные принципы теории Маркса, и надеется, что и другие поймут, что его теория касается ограниченного мира. Марксизм отменяет все мировоззрения, говорят они ей. Отныне существует один единственный подход — марксистский, теория Маркса вечна, ибо в ней нельзя найти ни одной ошибки. Еще не родился гений, подобный Марксу.

— Ты не знаешь и не понимаешь, — повторяют они, как заклинание.

— Может быть, вы и правы, но какова антитеза Марксу? Что говорят его оппоненты?

— Маркс — философ такой огромной величины, что всякое иное мнение не стоит ни гроша.

Ее сомнения в отношении Маркса мгновенно вызывают у них сопротивление.

— Почему не изучают Гёте? Он был тоже великим мыслителем.

— Эра Гёте прошла. Не подходит новому миру! — нервно отвечают ей, злясь, что она не понимает то, что само собой понятно.

— Этот марксизм меня уже забодал, — обронила она и снова получила по голове:

— Ты поверхностна!

Она же про себя отвечала: «Эти первопроходцы сами себя ограничивают! Однозначно мыслящая идеология — антитеза диалектике и противоречит любой форме мышления».