Дмитрий Волкогонов - Ленин. Кн. 1
Неожиданно большую поддержку получил среди монархистов великий князь Кирилл Владимирович. Основная идея Кирилла — добиваться не внешней интервенции в Россию, а свергнуть советскую власть путем „глубинных“ сил русского народа внутри страны. В сообщении в Москву быстро созданной зарубежной разведки большеви-ков говорилось, что организованный Кириллом Владимировичем Русский легитимно-монархичес-кий союз „состоит из В. П. Мятлева, Г. Граф, фон Эттингена, С. М. Медведева, В. В. Бискунского, Немирович-Данченко, некоторых других, менее известных лиц“103.
Кирилл Владимирович, „осенив себя Крестным знамением, объявил Народу Русскому“:
„Ныне настало время оповестить для всеобщего сведения: 4/17 июля 1918 года в городе Екатеринбурге, по приказанию интернациональной группы, захватившей власть в России, зверски убиты — Государь Император Николай Александрович, Государыня Императрица Александра Федоровна, Сын их наследник цесаревич Алексей Николаевич, Дочери их Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны…
А посему я, Старший в Роде Царском, Единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий мне непререкаемо Титул Императора Всероссийского…
Дан 31 августа 1924 г.
Кирилл“104.Все это будет позже. После того как в ночь с 16 на 17 июля совершится злодеяние, которое продолжает глубоко волновать множество людей и сегодня. Как и в случае с „немецкими деньгами“, большевистские руководители вроде бы не оставили прямых улик о своем решении, распоряжении, указаниях физического уничтожения царя и его семьи. Но убедительных косвенных свидетельств множество. Некоторые из них я упомянул раньше. Если изложить эти свидетельства концентрированно, то они сводятся к следующему.
Прежде всего, программные установки РКП(б) исходили из необходимости физической ликвидации российского монарха. Ленин публично, как мы указали выше, говорил о необходимости казни как Вильгельма, так и Николая. Троцкий прямо указывает, что решение о расстреле семьи было принято в Москве. Достоверность этого свидетельства, по многим основаниям, не вызывает сомнений. Троцкий, второе лицо после Ленина в революции, в ряде своих сочинений прямо указывает (как и обсуждения вопроса в Совнаркоме, ЦК РКП(б), ВЦИК), что к судьбе царя высшие органы советской власти возвращались не раз. Все сходились, что необходим публичный суд. Но большое количество убедительных данных говорит о том, что большевистские руководители понимали, что с помощью суда (и „законной расправы“) они могут „решить вопрос“ только в отношении четы Романовых. А сын, дочери? Мучительно искался вариант ликвидации всех прямых носителей династии без открытого вмешательства центральных властей. Екатеринбургские комиссары не раз ездили в Москву и встречались со Свердловым. Это подтверждается документально. П. М. Быков в документальном очерке (конфискованном советскими властями) утверждает, что президиум Совета выполнял „поручение“.
Работой серьезной следственной комиссии под руководством Соколова было установлено, что „проект извещения Екатеринбургского президиума о расстреле бывшего царя передавался по телеграфу еще до совершения убийства, утром 16 июля, на цензуру Свердлову“… Все сказанное позволяет утверждать, что трагедия в Ипатьевском доме была тщательно разработанной операцией, в которой Москва была организатором, а Екатеринбург — исполнителем105.
Сами исполнители (их показания мы еще приведем) утверждают о „сигнале“, команде „сверху“. Сам факт одобрения казни и утверждения расстрела ВЦИК уже на следующий день, говорит не просто о согласованности действий Москвы и Екатеринбурга, но и о запланированности преступной акции. Свидетельство А. А. Иоффе о сознательном „вранье“ Ленина по вопросу об убийстве Романова, отказе Председателя Совнаркома выполнить элементарную просьбу М. А. Романова говорят о предрешенности вопроса о судьбе династии. Когда на заседании Пленума ЦК РКП(6) 19 мая 1918 года обсуждался вопрос (пятый в повестке дня): „Николай Романов“, Свердлов предложил „не предпринимать пока (курсив мой. — Д.В.) ничего по отношению к Николаю“106, ибо большевистская верхушка испытывала дуализм взглядов:
а) судить (но что делать тогда с детьми?),
б) уничтожить без суда (но как сохранить тогда реноме власти?).
Свердлов предложил, а Ленин согласился (с ним и весь партийный ареопаг) „не предпринимать пока“ каких-либо конкретных действий по отношению к Романовым, а искать решение, которое позволило бы ликвидировать прямую линию династии Романовых и „сохранить лицо“ большевистской власти. В июле это решение было найдено в форме проявления местной „революционной инициативы“ екатеринбургских большевиков. А Москва только ждала (после данного ею сигнала) сообщения о расстреле Романовых, чтобы тут же его одобрить.
Подобные свидетельства, которых множество, говорят прежде всего о тактической осторожности Ленина, обладавшего огромным конспиративным опытом и умевшего тонко рассчитывать варианты намеченных операций. Ленин вообще многие распоряжения (финансовые дела, назначения на должности, коминтерновские тайны, операции ЧК и др.) часто отдавал вербально, устно, нередко без свидетелей.
В партийных и кремлевских секретных фондах долгие десятилетия хранились воспоминания непосредственных убийц царя и его семьи. Эти страшные документы характеризуют машину террора, созданную большевиками, рассказывают, как происходило утверждение психологии насилия в общественном сознании страны. Мы редко задумывались над тем, что генетические корни беззаконий убийственной коллективизации, страшных чисток конца тридцатых годов, в конце войны и послевоенного „наказания“ целых народов возникли именно в послеоктябрьской социальной практике большевиков. Например, весьма интересны (и чудовищно страшны) свидетельства Я. М. Юровского, М. А. Медведева (Кудрина), И. И. Радзинского, Г. П. Никулина, некоторых других лиц, принимавших непосредственное участие в уничтожении царской семьи. При этом надо заметить, что долгие десятилетия участие в расстреле Романовых расценивалось как высокая революционная заслуга, достойная славы и государственных наград. Само по себе это свидетельствует о том, как большевизм извратил психику людей, сделал ее социально больной.
Заместитель группы палачей Г. Никулин в 40-е годы с возмущением писал, что П. Ермаков „неприлично присваивает“ себе главные заслуги в расстреле. А Ермаков действительно писал (к негодованию других „расстрельщиков“, которые сами претендовали на первенство) в своих воспоминаниях: „Я с честью выполнил перед народом и страной свой долг — принял участие в расстреле…“ Он утверждал, что лично сам застрелил царя, императрицу, царевича Алексея и одну из царевен…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
