Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков
– Понимаю, будет сделано, я на вашей стороне, – так же спокойно ответил он, козырнул мне, приложив руку к своей красной шапке.
Появился и маневренный паровоз. Маневр протекает без свистков и криков. Соблюдается возможная тишина. Станция пуста. Около нас тишина. Это кажется мне даже странным, и эта мысль гнездится у меня в голове среди спешных хлопот и распоряжений. Слежу и за расчисткой пути. Но все же нас никто не тревожит. Людям незанятым приказано оставаться в вагонах.
Валяющееся повсюду оружие и амуницию приказываю собрать и бросить на артиллерийскую площадку. Одиночки – все военные, бегущие из города, их немного – направляются в вагоны. Прибывают интервалами. Затем снова ничто нас не тревожит. Но время тянется для нас бесконечно долго, хотя уже заметно, что вот-вот путь освободится. Подхожу к паровозу для проверки. Машинист и кочегар на своих местах, а паровоз под парами.
– Господин капитан, как будет с нами? – задает мне вопрос машинист.
– Я вас скоро отпущу, – ответил я. Повеселели…
Мне они были симпатичны. Несли с нами одинаковую страду. Их часто (паровоз) осыпали красные шрапнелью, и они часто прятались за укрытие при стоянках паровоза. Я действительно знал, что скоро отпущу их. От дежурного по станции знал, что по ту сторону моста не все благополучно. Там путь загроможден. Вопрос был в том, чтобы лишь перебраться на другую сторону Кубани. Ни с кем этими сведениями я не делился. По словам дежурного, мост был в порядке.
«Там видно будет, – размышляю, – лишь бы вырваться из станции и иметь свободу действий…»
Вдруг на перроне с треском распахивается дверь, и из нее выскакивает живописно одетый в цветную черкеску стройный, высокого роста сотник. Производит впечатление, что он еще доодевается. Все у него распахнуто, а руки его механически то одно, то другое стараются привести в порядок, тогда как лицо его было встревоженно-озабоченно, и он быстро озирался вокруг. Увидев меня, как раз отходящего от паровоза, в сопровождении «секрета», который я снял с крыши пулеметного вагона, приказав быть при мне, он бросился ко мне.
– В чем дело, сотник? Откуда вы вырвались в таком живописном виде?
У него все было новое, с иголочки, и полузастегнуто.
– Едва удрал, – запыхавшись, ответил он. – Я прибыл из станицы в город, плотно поел и порядочно выпил и лег рано спать в номере гостиницы, – пояснил он, – и вот меня разбудил коридорный, закричав: «Спасайтесь, большевики в городе». Больше ничего не знаю, – ответил он на мой вопрос.
– Ступайте в вагон.
Появлялись еще одиночки. Усилили наблюдение, чтобы не быть захваченными врасплох. Мы должны были с минуты на минуту тронуться. Еще примерно за полчаса до появления на перроне живописного сотника подошел ко мне из первого пулеметного вагона капитан Н., на ответственности которого было руководство и порядок в нем, и докладывает:
– У нас среди бежавших из города большевик. Ведет пропаганду. Разрешите его расстрелять.
– Как? Хорошо, я приду и посмотрим, что с ним сделать.
Вспомнив, я направился в вагон. В нем было довольно тесно от накопившихся людей. Многие сидели, некоторые стояли. Взоры большинства были направлены в правый угол вагона. Освещение было довольно тусклое. Из угла я расслышал какое-то бормотание и даже всхлипывание. В голосе чувствовались нотки обиды. Уловил:
– …И какие же вы… – Дальше не разобрал. Все молчаливо его слушали.
Поднявшись, я стоял позади, и вначале никто не заметил моего появления. Люди расступились, и я подошел к сидящей в углу фигуре, довольно хорошо освещенной огарком свечи, воткнутым в бутылку. Я мгновенно охватил взглядом приткнувшуюся в углу фигуру.
«Видно, – подумал я, – его успели уже и помять. – Но сразу от этой мысли отказался: – Да он в стельку пьян!»
Вижу – в форме, с погонами старшего унтер-офицера или урядника. По некоторым признакам сразу решил, что он не казак. На мое появление перед ним он сразу обратил внимание и с некоторым трудом, но и не без нужной быстроты, поднялся и по-военному вытянулся. Лицо его заулыбалось, но с оттенком пьяного, выпившего известную толику, но старающегося делать вид, что этого – ни-ни, не было. К моему удивлению, у него в руке, не знаю откуда, очутилась настоящая «белая головка» казенного образца, которую он тут же мне протянул.
– Это для вас, но вот они, – он поворотом головы укоризненно указал на молча стоявших позади меня людей, – вторую отобрали силой, а я ведь выдал им пять.
– Кто вы такой? – резко спросил я его.
Он снова подтянулся. Рука с бутылкой опустилась по швам, и он отрапортовал:
– Старший унтер-офицер отряда войскового старшины Галаева такой-то.
Этот отряд был разбит под Выселками. Приказал, до выяснения его личности, оставить под наблюдением. В Шенджии это выяснилось. Был в полном порядке.
Почти в начале нашего прибытия на станцию, когда наши первые шаги по расчистке пути были обеспечены и приняты другие меры, меня не оставляла мысль о том, какова ситуация в городе. От бежавших, принятых нами, ничего ясного не добились. Я поделился своими соображениями с капитаном Козловским – он был долголетний житель Екатеринодара и уроженец Кубани, поступивший ко мне еще в начале формирования поезда.
Он просил отпустить его в город. Я отклонил, но он настаивал и говорил, что возьмет с собою хорунжего Н. и прапорщика Семенова, тоже живших в городе, которых я знал. Они тоже просились и обещали, разведав положение, скоро вернуться. Я колебался. Успеют ли возвратиться до возможного нашего ухода? Так и случилось. Они не вернулись. Мы ушли.
Но все же, много времени спустя, я встретил их, как говорится, живых и здравых. Первого – прапорщика Семенова. После взятия нами во 2-м походе Екатеринодара в начале августа 1918 года мы имели отдых и расположились в Епархиальном училище. Он явился и снова поступил под мое начало. Затем – хорунжего Н. в бытность мою начальником пулеметных курсов Кубанского казачьего войска, в чине подъесаула. Он был прислан в школу для прохождения стрелковопулеметного курса для офицеров, подготовляемых на занятие командной должности по этой части. Затем его же, и уже в чине полковника, я встретил в Крыму. Он тогда командовал полком. Козловского я встретил полковником РОА, но уже почти в конце Второй мировой войны. Был командирован в мое распоряжение. Затем встретились и в далекой Аргентине, куда он переехал со
