Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

— Нет… Не видал… А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненого нужно срочно доставить в центральный лазарет. Тут, в этих условиях, я операцию делать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи.

Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонте.

— Вот, дьяволы!.. — выругался сотрудник III части. — В легковой машине везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно… Что же делать-то?

Сошлись на компромиссе — я отправляю раненого на санитарной повозке, но только получив об этом официальное распоряжение. Добился я этого не без труда, но мне нужно было застраховать себя от обвинения, что я отправил тяжело раненого, нуждающегося в покое, в обыкновенной повозке… И по много меньшим поводам «пришивали» новое дело.

Минут через 10 к дверям лазарета подъехала повозка, на которой санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозке сидел наш постоянный возница «покойницкий кучер», маленький полесский мужичонка, Татарук.

В нашей медицинской работе этот Татарук был некими «валериановыми каплями». Заросший пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и мягкий, этот мужичок успокаивающе действовал на всех больных. А в качестве санитара для душевно больных он был просто незаменим и часто делал ненужной применение смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношение к людям, их горю и боли как-то невольно напоминало мне толстовского Каратаева.

Однажды случайно мне удалось подслушать, как он, снимая с покойника казенное белье (в лагере умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей могиле), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонациями своего хрипловатого баска:

— Ну что-ж, браток… Такая уж, значится, твоя планида! Оно и верно, браток, все там будем… Ну, ну… Дай руку… Вот так… Вот и поедем сейчас, значит, в могилку, на покой… Все под Богом ходим… Кому куда от Бога назначено — тот туда в назначенный час и пойдет… Ну-ка еще… Вот так…

И теперь в предрассветном полумраке этот неграмотный мужичок, приговоренный к 10 годам за какой-то «шпионаж» («был бы человек, а статья всегда найдется»!), хлопотливо указывал санитарам, как покойнее положить раненого и, суетясь, хозяйственно подравнивал пучки соломы на своей «карете скорой помощи» в одну (весьма дохлую) лошадиную силу…

— Только вы осторожнее поезжайте, Татарук, — предупредил я. — У парня голова ранена… А у ворот к вам из III части человек подсядет.

— Ну что вы, товарищ начальник, — обиделся мой мужичок. — Разве-ж впервой? Чистых покойничков важивали и то ничего! Довезем, как миленького.

В это время санитар принес из перевязочной смятую фуражку.

— На, Татарук, вези и этое барахло. Может, еще сгодится полголовы прикрыть.

Добродушное лицо Татарука при виде фуражки вдруг стало напряженным и серьезным.

— Вот оно што? — протянул он. — Из гадов, значится?..

— А твое дело шашнадцатое, — хмуро оборвал его санитар. — Твое дело довезти куда надо живого.

— Живого? Понимаю, — тихо отозвался Татарук каким-то странным, приглушенным тоном, не глядя ни на кого, и задергал вожжами. — Н-н-но, родимая! вытягай…

Повозка тихо отъехала от лазарета. Санитары ушли.

Чтобы немного успокоить напряженный нервы, я отошел от дома в сторону расстилавшейся в предрассветном тумане реки и, вдыхая свежий утренний воздух, вглядывался в мирные розовые полосы утренней зари, освещавшие линию горизонта.

Внезапно странные тарахтящие звуки привлекли мое внимание. За лазаретом, по длинной бревенчатой дороге, ведущей к лагерным воротам, вскачь неслась повозка. Приподнявшись на сиденье, Татарук бешенно нахлестывал свою клячу, и санитарная повозка, с лежащим в ней без памяти с проломанной головой чекистом, подпрыгивала и билась о бревна…

Я отвернулся и снова стал смотреть на мирную картину просыпающегося утра… Еще полчаса тому назад этот чекист был для меня каким-то абстрактным человеком, пациентом, раненым. А теперь, по странной противоречивости человеческого сердца, я почувствовал себя каторжником, находящимся под пятой у этих людей в сине-зеленых фуражках, и понял, что на сердце у маленького простого полесского мужичка с добродушным лицом и мягкими глазами…

СВИРЛАГ ОГПУ

«***» отдел ***__

ПОСТОЯННЫЙ ПРОПУСК No. нрзб

Пред'явитель сего заключенный Солоневич Борис Лукьянович работающий Начальником санчасти нрзб по роду возложенных на него обязанностей пользуется правом свободного хождение в райони Лодейного поля нрзб Свирлага ОГПУ в течение круглых суток.

Действителен по «__» 193_ г.

(подпись)

М. П. печать

Срок продлен по «__» 193_ г.

Подпись

М. П. печать

Правила

1. Пропуск предъявлять по первому требованию патрулей и других должностных лиц.

2. Передача пропуска другому лицу категорически воспрещается.

Виновные в передаче, а также в пользовании пропуском другого лица привлекаются к ответственности.

3. Пропуск хранить в порядке, обеспечивающем его сохранность в продолжении года.

4. При утере пропуска немедленно заявить в обще-адм. отдел или обще-админ. часть отделения.

Зак. 437-3000

Мой пропуск Свирьлага ОГПУ

Глава VIII

Драпеж

«Никто пути пройденного

У нас не отберет»…

Исторический день — 28 июля 1954 года

Третий раз… Неужели судьба не улыбнется мне и на этот раз?

И я обводил «последним взглядом» проволочные заборы лагеря, вооруженную охрану, толпы голодных, измученных заключенных, а в голове все трепетала и билась мысль:

— Неужели и этот побег не удастся?

День проходил, как во сне. К побегу все было готово, и нужно было ждать вечера. Из самой ограды лагеря я должен был выйти налегке. Все свои запасы для длительного похода я хранил в аптечке спортивного стадиона, в мешочках и пакетах с надписями: «Venena» с черепом и скрещенными костями. А свои запасы я собирал несколько месяцев, урывая от скудного пайка, требуя для «медицинского анализа» продукты из складов и столовых. И для 2–3 недель тяжелого пути у меня было килограмма 4 макарон, кило три сахару, кусок сала и несколько сушеных рыб… Как-нибудь дойду!..

Первая задача

Прежде всего нужно было выйти из ограды лагеря так, чтобы не возбудить подозрений. Я, как доктор, пользовался некоторыми возможностями покидать лагерь на несколько часов, но для успешности побега нужно было обеспечить себе большую свободу действий. Нужно было, чтобы меня не начали искать в этот вечер.