Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура - Борис Николаевич Тарасов
Подобно Паскалю, раскрывавшему “затерянность” и “подвешенность” человека между двумя безднами, Франк рассматривает вечную беспросветность и неутолимое беспокойство людского существования в “объективной действительности” – не только в чуждом и враждебном космосе холодной и равнодушной природы, но и в подчиненности внешним обстоятельствам коллективной жизни, неумолимому ходу возникающих помимо нашей воли исторических событий. Однако и во внутреннем мире человека, подчеркивает он, идет своеобразная “гражданская война”, когда слепые и анархические силы желаний, чувств, настроений, безразличные к нашему подлинному интимному существу и действующие независимо от “центральной воли нашего “я”, вносят в душевную жизнь человека смуту и противоречия. Франк сравнивает положение людей с участью путников, постоянно сбивающихся с верного пути, а зачастую даже и не подозревающих о его существовании, гонимых в разные стороны порывами ветра, без твердой опоры, бредущих по болоту, в котором увязают их ноги и которое готово каждый момент поглотить их целиком. Именно такие путники оказываются, следуя терминологии Паскаля, пленниками разнообразных “обманывающих сил”, всевозможных мнений, репутаций, суеверий, моды, новизны, самолюбия, подсознания и т. д. и т. п., никогда с его точки зрения не достигают подлинного счастья, духовного и душевного покоя, мечась между различными видами тленного блага. Словно разделяя эту точку зрения Франк подчеркивает, что во всех своих многочисленных отношениях внутреннее существо человеческой личности живет в постоянном антагонизме со слепым ходом событий объективной действительности (космической и общественной), а потому настоящее счастье остается неосуществимым и даже чисто внешне самая удачная индивидуальная жизнь внутренне оказывается непрерывной цепью разочарований и неутолимой нуждой.
Следуя логике П.А. Флоренского, в главе “Вера как религиозный опыт” из книги “С нами Бог“ Франк выделяет еще одну паскалевскую категорию, так называемый “аргумент пари”, акцентируя в нем чрезмерно расчетливую и меркантильную сторону. Он пишет, что это “пари” можно счесть за самое острое и парадоксальное выражение трагического положения человеческой души перед проблемой веры и неверия, понимание веры как необоснованного и непроверяемого суждения о недоступной трансцендентной реальности для людей, в сознании которых господствует “опыт ума”, почти полностью перекрывающий “опыт сердца”. «Я должен сказать откровенно: при всем моем восхищении правдивостью, силой и проницательностью религиозной мысли Паскаля я не могу видеть в этом “пари” ничего, кроме странного и притом кощунственного заблуждения. Ход мысли, как известно, таков: так как ставки игры на веру и неверие бесконечно различны по ценности – поставив на веру и ошибаясь, мы потеряем только ничтожные блага краткой земной жизни, поставив же на неверие и ошибаясь, мы вместо вечного блаженства рискуем быть обречены на вечные муки, – то даже при минимальном шансе на правоту веры расчет риска и удачи велит избрать ставку на веру. Я, конечно, знаю, что конкретный ход мыслей Паскаля гораздо тоньше этой грубой логической схемы; в нем, как всюду у Паскаля, есть гениальное прозрение. В нем можно уловить совершенно иную мысль, именно: что, пойдя сначала “наугад” по пути веры, потом обретает на нем опытное удостоверение его истинности. Но если оставить это в стороне и сосредоточиться на приведенном грубом логическом остове мысли, то получается впечатление чего-то противоестественного, какого-то духовного уродства. Мысля Святыню и не зная, есть ли она на самом деле, мы должны заняться расчетом, стоит ли наугад поклоняться ей; не имея никакого внутреннего основания для веры, мы должны следовать расчету, что для нас выгоднее вести себя, исходя из предположения, что утверждения веры все-таки окажутся правильными. Какую религиозную ценность имеет так мотивированная решимость верить? Какое представление о Боге и Его суде над душой лежит в основе этого расчета? Если бы я был неверующим, то я ответил бы Паскалю:“Я предпочитаю предстать перед судом Божиим – если он существует – и откровенно сказать Богу: “Я хотел верить, но не мог, не находя основания для веры; честно искал Тебя, но не мог найти и потому склонился к убеждению, что Тебя нет; а теперь суди меня, как знаешь; я не знаю, есть ли Бог, и даже думаю, что Его нет: но я наверное знаю, что если Он есть, Он милосерд и, кроме того, ценит выше всего правдивость и чистоту души и потому не осудит меня за искреннее заблуждение; поэтому у меня вообще нет риска проигрыша, и все ваше пари есть неубедительная выдумка».
Мысленно высказывая Паскалю такого рода претензии, в логической структуре и динамике “Апологии христианской религии” Франк недоучитывает – если воспользоваться терминологией М.М. Бахтина – роли “чужих” голосов. Рассудочная аргументация характерная для этого произведения воспроизводит навыки формировавшегося и распространявшегося в то время позитивистского и прагматического сознания. Она носит скорее этапный и относительный, нежели чем универсальный и абсолютный характер и рассчитана, таким образом, на привлечение внимания тех, кто доверяет лишь математическому началу бытия, имея в виду их последующее обращение к опыту сердца и более глубоким измерениям жизни, без чего невозможна подлинная вера.
Франк словно корректирует самого себя, когда заостряет эту фундаментальную логику Паскаля и подчеркивает в ней сверхрациональные основы. Он пишет, что “рассуждения” о Боге как предмете философского размышления, имеют прочную положительную традицию, проходящую через всю историю античной, средневековой и новой мысли вплоть до немецкого идеализма и современных течений. Однако, говоря словами Паскаля, “Бог философов” в некоторых определяющих чертах далеко отстоит в этой традиции от “Бога Авраама, Исаака и Иисуса Христа”, и порою создается впечатление, что имя Бога сознательно или бессознательно используется для обозначения чего-то совершенно иного, чуждого религиозному сознанию и неспособствующего его удовлетворению. По мнению Франка, Паскаль ярче всех выразил идею противоположности чистой мысли и религиозной веры, а его заключения на эту тему “по глубине мысли и художественной выразительности” принадлежат к “величайшим достижениям мыслящего человеческого духа”.
В качестве примера он приводит в собственном переводе следующий паскалевский фрагмент: “Бесконечное расстояние, отделяющее тела от мыслящих сознаний (esprits), отображает еще бесконечно более бесконечное расстояние, отделяющее мыслящее сознание (esprit) от верующей любви (charité), ибо она сверх-природна (surnaturelle).
Все импонирующее в (пространственном) величии не имеет значения для людей, которые заняты умственными исканиями.
Величие людей мысли – невидимо царям, богатым, военачальникам – всем этим плотским людям.
Величие (истинной) мудрости (sagesse), которое истекает только от Бога, невидимо плотским людям и людям мысли. Это – три совершенно разнородных порядка.
Все тела, небосвод, звезды, земля и ее царства ничего не стоят по сравнению с малейшим из мыслящих духов (esprit): ибо он знает все это и себя самого; а тела не знают.
Из всех тел, вместе взятых, нельзя обрести ни малейшей мысли: это невозможно, ибо принадлежит к другому порядку. Из
