Чарльз Николл - Леонардо да Винчи. Загадки гения
В это же время Леонардо набрасывает несколько довольно грубых эскизов с изображением цветка (Iris florentina) и свитка, замкнутого в круг. Леонардо пробует различные девизы – «Prima morte che stanchezza», «Non mi satio di servire» и так далее. Он работал над темой непоколебимого служения. Но на полях появляется замечание, словно ремарка, адресованная зрителям. И это замечание выдает скептическое отношение Леонардо к безоговорочной преданности: «Руки, в которые, подобные снежинкам, сыплются дукаты и драгоценные камни, не устанут служить, но это служение только ради пользы, но не ради нашей выгоды».[818] На обороте листа Леонардо набросал несколько эскизов, напоминающих аллегории Боли/Наслаждения 80-х годов XV века. На эскизах изображены маски, которые тают под лучами солнца, открывая истинные лица людей. Ниже написано:
«Истина: солнце.
Фальшь: маска».
И снова Леонардо пробует разные девизы, например «Nulla occulta sotto il sole» – «Ничто не укроется от солнца».[819]
Все эти гербы выражали отношение Леонардо к служению королю Людовику или были созданы по заказу человека, который хотел выразить подобные чувства – например, по заказу старинного друга художника, Галеаццо Сансеверино, бывшего зятя Мавра, который ловко и цинично стал служить французам и позднее стал суперинтендантом королевских конюшен в Блуа.
Музыкальные представления, парады победы, придворные гербы – вот чем занимался королевский «художник и инженер» в промежутках между рисованием Мадонн, проектированием летних вилл и выбором направления каналов. Сохранились некоторые документы, связанные с выплатами Леонардо за подобные поручения. Нам известно, что в период с июля 1508 по апрель 1509 года Леонардо получил 390 скуди – неплохая сумма, хотя тенденция выплат огорчительна: 100, 100, 70, 50, 50, 20.[820] Самые большие выплаты относятся к концу лета 1508 года. По-видимому, они связаны с постановкой «Орфея». В отдельном счете, записанном на обложке Парижской книжки MS F, мы читаем: «В [пропуск] день октября 1508 я получил 30 скуди». Из этой суммы, пишет Леонардо, он одолжил 13 скуди Салаи «на приданое его сестры».[821]
Кремона
В нижней правой части большого листа с геометрическими схемами и анатомическими эскизами из Виндзорской коллекции мы находим небольшой список из шести имен.[822] Своим мелким почерком Леонардо написал следующее:
Лорен
Лорен
Салаи
Чеко
Кермонезе
Фачино
Ниже написано «9 tessci» – «девять черепов». Но эта запись отделена от списка значительным расстоянием и не может считаться его частью. Судя по геометрическим схемам, изображенным на листе, его можно отнести к 1509 году.
Четыре из шести имен понять несложно. Салаи нам прекрасно известен. Чеко или Чекко (обычное сокращение имени Франческо) – это Мельци. Один из двух Лоренов – это Лоренцо, поступивший в студию Леонардо во Флоренции в 1505 году. Именно он писал матери в 1507 году. А последнее имя в списке – и не имя вовсе, а слово «носильщик» – facchino, сопровождавший путешественников. Эти шесть человек сопровождали Леонардо в его поездке. Судя по всему, речь идет о поездке Леонардо в Павию в конце 1509 или в начале 1510 года. В Павии художник хотел посетить лекции по анатомии Маркантонио делла Торре. Поскольку Леонардо взял с собой столько народу, путешествие должно было затянуться.
Два оставшихся имени загадочны. Я не знаю, кто такой второй Лорен или Лоренцо. Но более всего меня интересует «Кермонезе». Несомненно, что Леонардо таким образом назвал уроженца североитальянского города Кремоны, центра производства музыкальных инструментов. То же имя мы находим в записи 1499 года. В Милане Леонардо напоминает себе о том, что нужно «взять работы Леонардо Кермонезе», то есть математика из Кремоны Леонардо ди Антонио Майнарди.[823]
Судя по всему, в путешествии 1509 года Леонардо сопровождал уроженец Кремоны. Этот человек включен в список, но может отличаться от всех остальных в одном отношении – этим человеком была женщина. Сохранились упоминания о таинственной женщине по имени Кремона, с которой жизнь Леонардо была неким образом связана.
Ла Кремона появилась в истории жизни Леонардо недавно. О ней ничего не было известно вплоть до 1982 года, когда появилось красивое новое издание ломбардского художника и критика начала XIX века Джузеппе Босси под редакцией Роберто Паоло Чьярди. Босси был искренним поклонником Леонардо. Он сделал полноразмерную копию его «Тайной вечери», а также множество очень детальных рисунков, весьма пригодившихся реставраторам. Были у него и недоброжелатели – в том числе и Стендаль. Однако те, кто изучает творчество Леонардо, относятся к Босси с глубоким уважением, в том числе за его монографию, посвященную «Тайной вечере» (1810), а также за издание Лестерского кодекса, основанное не на оригинале, который в то время хранился в Норфолке, а на полной копии, найденной им в Неаполе. Перевод кодекса, сделанный Босси, ныне хранится в библиотеке великого герцога в Веймаре. Он был приобретен после смерти Босси в 1815 году по совету Гете.[824] Новое издание работ Босси, осуществленное Чьярди, включало в себя ранее неизвестные рукописи, и в том числе черновик неопубликованного эссе о воплощении страстей в искусстве. В нем Босси часто ссылается на Леонардо, упоминает великолепное воплощение страстей в «Тайной вечере», а затем, развивая идею о том, что для того, чтобы достоверно изобразить страсти, художник должен испытать их сам, пишет:
«То, что Леонардо… любил радости жизни, доказывается записями о его отношениях с куртизанкой по имени Кремона. Записи эти я получил из весьма авторитетного источника. Он не мог бы так глубоко понять человеческую природу и воплотить ее, не испытав посредством долгого опыта чисто человеческих слабостей».[825]
Вот так! К сожалению, Босси не назвал своего «авторитетного источника», предоставившего ему эти «записи». Мы не можем быть уверены в точности этой информации, хотя нет сомнения в том, что Босси был весьма осведомлен о жизни Леонардо и имел доступ к ныне утерянным рукописям. Возможно, документы он получил от Карло Аморетти, библиотекаря Амвросианской библиотеки, сделавшего копии со многих рукописей Леонардо. Возможно, Босси обнаружил эти документы в Неаполе, работая над копией Лестерского кодекса. Тогда же он копировал фрагменты из «Амвросианского апографа», сборника выдержек из материалов Амвросианской библиотеки, составленного в XVII веке.
Слово «куртизанка» могло иметь различные значения, но Босси имеет в виду именно проститутку. В римском цензе 1511–1518 годов куртизанки подразделялись на ряд категорий: cortesane honeste, cortesane putane, cortesane da candela e da lume, cortesane da minor sorte. Куртизанки высшего ранга, «честные», были красивыми, образованными женщинами, любовницами богатых людей. Шлюхами (putane) называли тех, что ловили клиентов на улицах, и обитательниц борделей. Куртизанки «свеч и света» традиционно жили в домах свечных дел мастеров и продавцов фонарей. В таких магазинах жизнь начиналась после наступления темноты. И самое низкое положение занимали куртизанки «низшего сорта». В этом цензе мы находим упоминание о двух куртизанках по имени Мария Кремонезе. Поскольку во время составления ценза Леонардо находился в Риме, вполне возможно, что одна из них как раз и была загадочной Ла Кремоной.[826] (Сам Леонардо также должен фигурировать в римском цензе, но до наших дней дошла лишь половина составленных в тот период документов.)
То, что художники иногда использовали проституток в качестве натурщиц, неоспоримо. Римская куртизанка Филлида Меландроне часто появляется на картинах Караваджо. Была ли Ла Кремона натурщицей? Давайте вновь обратимся к великолепным поздним эскизам головы Леды из Виндзорской коллекции. Они значительно отличаются от первых рисунков Леды, сделанных в 1504 году, – не только по стилю, но и по изображенному лицу. Именно это лицо и стало лицом Леды и дошло до нас на множестве написанных картин. Волосы женщины заплетены в косы, как это было принято у куртизанок, – посмотрите, к примеру, эротические гравюры, сопровождающие издание сонетов Пьетро Аретино I xvi modi («Шестнадцать позиций»).[827] Поздние рисунки Леды датируются 1508–1509 годами. Как раз в это время в записях Леонардо появляется таинственный Кермонезе. Роскошная нагота Леды могла побудить Босси написать о том, что Леонардо должен был наслаждаться «радостями» женского тела для того, чтобы постичь изображаемые им страсти.
Образы Кремоны? Эскиз головы Леды (вверху) и «Обнаженная Джоконда» из Эрмитажа
Мы можем предположить, где Леонардо нашел свою прекрасную кремонку. На большом листе с анатомическими рисунками, хранящемся в Виндзорской коллекции, мы читаем: «femine di messer iacomo alfeo elleda ne fabri». Истолковать несуществующее слово elleda можно только одним образом – è Leda. Таким образом, запись Леонардо гласит следующее: «Среди женщин мессера Джакомо Альфео из Фабри есть Леда». Альфео – это тот самый «мессер Якопо Альфеи», который торговал сонетами друга Леонардо Беллинчьони. По-видимому, речь идет о рыцаре или докторе юриспруденции, то есть о человеке, занимавшем видное положение в обществе. Фабри – это район Милана возле небольших ворот, получивших название Пустарле Деи Фабри (Ворота кузнецов).[828] Педретти предполагает, что «женщинами» Леонардо назвал дочерей Альфео, но точно так же речь может идти о служанках или любовницах. Этот лист датируется 1508–1509 годами. На нем мы находим большой анатомический эскиз стоящей женщины. Контуры тела наколоты, что говорит о перенесении рисунка на другой лист. И действительно, такая копия имеется в Виндзорской коллекции, и на ней мы находим имя Кермонезе.
