Николай Задонский - Последние годы Дениса Давыдова

18

Мысли Д. Давыдова, изложенные в разговоре с Киселевым, с наибольшей полнотой раскрывают весьма противоречивое и сложное, однако в основном прогрессивное отношение поэта-партизана к наиболее острым политическим вопросам того времени. Я использовал почти дословно письмо Д. Давыдова к Киселеву от 15 ноября 1819 года, восстановив, разумеется, те цензурные купюры, которые были сделаны при опубликовании его в полном собрании сочинений Д. Давыдова в 1893 году.

19

Как видно из настоящего впервые публикуемого письма, датированного 10 июня 1820 года, конфликт Дениса Давыдова с царем, был более глубоким, чем полагали до последнего времени некоторые биографы поэта-партизана.

20

Сохранилось несколько вариантов рукописей и два, отличных один от другого, прижизненных издания «Опыта теории партизанского действия». Цитирую первое издание книги, напечатанной в Московской типографии С. Селивановского в 1821 году.

21

В одной из таких прокламаций, найденных в казармах Преображенского полка, неизвестный автор от имени взбунтовавшихся семеновцев жаловался преображенцам:

«Ни великого князя, ни всех вельмож не могли упросить, чтоб выдали в руки тирана, своего начальника, для отомщения за его жестокие обиды; из такового поступка наших дворян мы все, российские войска, можем познать явно, сколь много дворяне сожалеют о воинах и сберегают тех, которые им служат; за одного подлого тирана заступились начальники и весь полк променяли на него. Вот полная награда за наше к ним послушание! Истина: тиран тирана защищает! У многих солдат от побоев переломаны кости, а многие и померли от сего! Но за таковое мучение ни один дворянин не вступился. Скажите, что должно ожидать от царя, разве того, чтобы он нас заставил друг с друга кожу сдирать? Помните всеобщую нашу глупость и сами себя спросите, кому вверяете себя и целое отечество, и достоин ли сей человек, чтоб вручить ему силы свои, да и какая его послуга могла доказать, что он достоин звания царя?

…Бедные воины, посмотрите глазами на отечество, увидите, что люди всякого сословия подавлены дворянами. В судебных местах ни малого нет правосудия для бедняка. Законы выданы для грабежа судейского, а не для соблюдения правосудия. Чудная слепота народов!

Хлебопашцы угнетены податьми: многие дворяне своих крестьян гоняют на барщину шесть дней в неделю. Скажите, можно ли таких крестьян выключить из числа каторжных? Дети сих несчастных отцов остаются без науки, но оная всякому безотменно нужна; семейство терпит великие недостатки; а вы, будучи в такой великой силе, смотрите хладнокровно на подлого правителя; и не спросите его, для какой выгоды дает волю дворянам торговать подобными нам людьми, разорять их и вас содержать в таком худом положении?»

22

Эти и другие подробности, касающиеся Каменки и ее обитателей, взяты мною из рукописи Юрия Львовича Давыдова, родного внука декабриста Василия Львовича, или Базиля, как звали его в семье. Известно, что Василий Львович скончался на поселении в Красноярске, но жена его Александра Ивановна, знавшая лично и Пушкина, и Дениса Давыдова, возвратилась в 1855 году в родные места, прожила в Каменке еще долгие годы, скончавшись 93 лет от роду, почти на рубеже XX века. Юрий Львович хорошо помнит свою бабушку, неоднократно беседовал с нею, записав много любопытного о стародавних временах, и, любезно предоставив мне эти записи, разрешил пользоваться ими как фактологическим материалом.

Ввиду того, что упомянутый в моей хронике «карточный домик» имел значение не только для Пушкина, но и для декабристов, привожу нижеследующую выписку из рукописи:

«Среди небольших домиков в усадьбе находился так называемый в те времена «карточный домик», переименованный много позднее в «зеленый домик». Он служил местом уединения для мужской половины семьи и ее гостей, где мужчины проводили время не стесняясь, расстегнув мундиры, за карточным столом, добрым стаканом вина и вольными разговорами. В этом домике велись беседы и на политические темы, чего при дамах себе не позволяли делать, боясь их длинных язычков. В домике собирались люди передовой мысли той эпохи. Стены его видели Пушкина, Дениса Давыдова, Ермолова, Раевского и плеяду будущих декабристов — Пестеля, Поджио и других, имена коих отмечены историей.

В это же время у больничного пруда стояла водяная мельница, часто бывавшая на простое в силу неудачной ее конструкции. Василий Львович тогда же обратился к командиру полка, расквартированного в Новомиргороде, находившегося в 45 верстах от Каменки, А. А. Гревсу с просьбой, нет ли в полку специалиста по мельничному делу. А. А. Гревс командировал рядового Шервуда, взявшегося за реконструкцию мельницы.

В жаркие дни обитатели Каменки ездили к опусту и пользовались им как душем или купались в пруду. Чтобы не быть понятыми посторонними, конспиративные разговоры велись преимущественно на французском языке. Шервуд, знавший французский язык, подслушивал их из окон мельницы и из отдельных, долетавших до него фраз понял, что имеет дело с кружком заговорщиков.

Авантюрист учел всю выгоду от раскрытия заговора и стал шпионить. Он скоро понял, что заговор кружка — серьезный, политический и что местом собраний является «карточный домик». Устроив себе наблюдательный пункт в ветвях росшего под окнами дуба, он все вечера просиживал в листве, жадно записывая все долетавшие до него разговоры. Тут не трудно было ему установить имена участников и, собрав достаточное количество материалов, он написал донос Аракчееву, да, кроме того, он втерся в дружбу с Вадковским и списал у него список участников обеих групп, приложив списки к доносу».

Этот рассказ жены декабриста, хозяина Каменки, записанный ее внуком, кажется нам заслуживающим внимания историков и литераторов, работающих над декабристскими темами.

23

Судя по переписке с Закревским, в Орле Денис Давыдов был 27 января и, по всей видимости, отсюда в начале февраля возвратился в Москву, 14 февраля 1821 года из Москвы он пишет Закревскому, что «провел в Орле и Москве несколько прелестных часов с Ермоловым» (письмо не публиковалось. Хранится в ЦГИАЛ).

А. Ермолов был в Москве не позднее 7 или 8 февраля, ибо 11 февраля 1821 года Закревский из Петербурга уведомляет П. М. Волконского, находившегося в Лайбахе: «Алексей Петрович Ермолов сегодня поутру приехал сюда и ужасно как поседел» (РИО, том 73). А из Орла в Москву Ермолов выехал не позднее 5 февраля, следовательно, в Орле виделся с ним Д. Давыдов в последних числах января и, возможно, в самых первых числах февраля.