Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

Подписание Московского договора состоялось 12 августа 1970 года в Екатерининском зале Кремля. С советской стороны договор подписали А.Н. Косыгин и А. А Громыко, с западногерманской — Вилли Брандт и Вальтер Шеель.

Однако вскоре выяснилось, что бундестаг может и не ратифицировать этот многострадальный договор, настолько там была оппозиция восточному курсу Брандта. А срыв договора нанес бы большой удар по авторитету Брежнева и Брандта и вообще надолго заморозил бы советско-германские отношения.

В этой связи Бар предложил отыскать в архиве советского МИД запись конфиденциальной беседы посла СССР в ФРГ А. Смирнова с канцлером Аденауэром в июне 1962 года.

Что же таилось в той записи? Оказывается, канцлер предложил Москве установить перемирие сроком на десять лет, чтобы за это время обе стороны могли наладить действительно нормальные межгосударственные отношения. Поэтому опубликовать эту запись означало бы продемонстрировать немецким оппонентам Брандта, что их критика малопродуктивна.

Казалось, идея была беспроигрышная. Доложили Громыко, он попросил доставить ему архивный документ и, прочитав, вернул его обратно. Таким образом, Брандт не получал поддержки со стороны Аденауэра. Почему же?

Громыко признал, что «нет сомнения, что опубликование этого документа в печати ослабило бы сегодня в значительной мере позиции противников Восточных договоров. Но это сегодня!.. А назавтра нам не подадут руки и впредь станут разговаривать лишь при свидетелях. И что тогда? Тогда получится, что ради сегодняшней выгоды мы разрушили нечто нерукотворное: высочайшую пирамиду доверия, которую сами же сооружали десятилетиями. И это коснется не только нас, но и следующих поколений советских дипломатов. Согласитесь, ведь мы не последние жители этой планеты. Поэтому я считаю, нам надо удержаться от сиюминутного соблазна. Я поговорил с Адроповым. Он того же мнения… После подобных публикаций оставшиеся в живых станут сторониться меня, а умершие проклянут с того света. Доверие — это высшая точка отношений между людьми»{281}.

Реакция Бара была неожиданной: «Я очень огорчен. Но еще больше — доволен. Наши расчеты подтвердились: с вами можно иметь дело»{282}.

Вот вам и «Господин Нет»!

Кому же он сказал «Нет»? Самому себе, отказавшись обеспечить легкий успех.

26 апреля 1972 года состоялось голосование в бундестаге по поводу доверия Брандту, оппозиции не хватило двух голосов. 23 мая президент ФРГ Хайнеманн подписал все Восточные договоры.

В конце 1973 года Брежнев встретился с Андроповым, они разговаривали четыре часа. Генеральный секретарь был доволен работой Андропова по европейским делам: «Я по твоему каналу почти пять лет напрямую и быстро с Брандтом все вопросы решаю. И никакой утечки. Не будь его, мы бы с немцами, как с американцами, застряли на многие десятки лет. Так что поздравь себя с прекрасной идеей, а ребят с отличной работой. И скажи, чтобы темпов не сбавляли»{283}.

Брежнев так и не понял отрицательных последствий использования чекистов для прямых переговоров с государственными лидерами. Торопливость, жажда быстрого успеха, непонимание исторических взаимосвязей — все это потом прорастет во внешнеполитической деятельности Михаила Горбачева, который хотел одним махом решить все мировые проблемы.

Многолетнее скрытое соперничество с Громыко закончилось в пользу Андропова, который тогда поднялся еще на одну ступеньку по лестнице, ведущей к высшему посту в СССР. Это признал и Громыко.

В КГБ ближайшие сотрудники Андропова считали, что укреплению его положения содействовала реализация идеи переместить центр тяжести советской политики из Америки в Европу. И здесь Андропов, информировавший генерального секретаря о германских делах раньше Громыко, располагал значительным тактическим преимуществом. Правда, как мы еще увидим, Андропов, уже будучи генеральным секретарем, упустил многое, вовремя не повернувшись к Америке.

После всех приключений с Московским договором германский вопрос был одним из главных в повестке МИД, однако сам договор в Москве считали чем-то вроде священной коровы и, когда в Бонне пытались трактовать его на свой лад, предпочитали не открывать полемики. Почему? Ведь за договором стояли такие его соавторы, как Брежнев и Андропов.

ГДР против советской дипломатии

Теперь обратим внимание на Восточную Германию. Здесь очень ревниво относились к активизации Москвы в ФРГ и стремились всячески предостеречь ее, применяя, если надо, и разведывательные мероприятия. Однако не это было главное.

Гораздо важнее, что в ГДР назрела проблема смены политической верхушки, к власти рвались более молодые, которые в годы нацизма оставались в стране, пройдя подпольную борьбу и концлагеря, В отличие от коминтерновцев типа Ульбрихта для них интересы Германии были выше советских. Их можно назвать национал-коммунистами по примеру Сланского в Чехословакии, Гомулки в Польше и других восточноевропейских партийных функционеров, пострадавших в период позднего Сталина. У немцев лидером был Эрих Хонеккер, бывший молодежный руководитель.

Громыко настороженно относился к назревающему процессу кадровых перемен, но противиться естественному ходу событий в Москве не стали, так как в случае разгрома восточногерманского молодого поколения ответственность за это в глазах населения ГДР легла бы на Советский Союз.

В мае 1971 года Хонеккер стал первым секретарем ЦК СЕПГ. При нем отношения с Москвой не ухудшились, а стали как будто еще более тесными. Во внутренней политике была принята программа по улучшению материального положения населения: денежные доходы ежегодно вырастали на четыре процента, был повышен минимальный уровень зарплаты, увеличены пенсии, широко развернуто жилищное строительство и т. д. Также началось ускоренное обновление машиностроительной отрасли.

Начинания нового лидера население встретило с энтузиазмом. При этом никто не потрудился рассчитать последствия новой программы, наличие источников ее финансирования.

А ресурсы были ограниченны. Вследствие этого стал быстро расти внешний долг ГДР, что вызвало в Москве озабоченность. Однако предупреждения, идущие из советского посольства в МИД, а оттуда — в Кремль, не имели последствий. Хонеккер не захотел (или уже не мог) ограничить потребление. Он решил обратиться к международным кредитам, полагая, что сможет, увеличив экспорт восточногерманских товаров, безболезненно расплачиваться по долгам.

Но на деле вышло не так: весь доход от увеличения экспорта шел на выплату процентов кредитов. К тому же ГДР нуждалась в таких товарах, которые ей не могли дать в соцлагере. Выход виделся один: попытаться наладить экономические отношения с ФРГ.