Бенгт Янгфельдт - Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой

Все же, вероятно, не эти критические взгляды на нетрадиционные методы дипломатии заставили Даниэльсона отклонить приглашение Май фон Дардель. Причина, скорее всего, была иной: он думал, что располагает информацией, которая, будь она правдой, сильно повредила бы репутации Валленберга. Дело в том, что у Даниэльсона сложилось представление, будто Рауль не собирался возвращать ценности, которые взял с собой, когда перешел к русским, а думал их присвоить. После падения Буды к Даниэльсону приходили люди, требовавшие свои депозиты, которые, по их утверждениям, они оставили на хранение Валленбергу. Об этом говорил Миклош Краус, видевшийся с Даниэльсоном после войны. При этом, по словам Крауса, посланник не питал никакой “злобы” против Валленберга. Он был “искренне опечален и разочарован ходом событий” и “почти плакал”, рассказывая об этом[92].

Информация Даниэльсона основывалась на сведениях из вторых рук, ведь он не имел никакой связи с Валленбергом в течение трех последних недель в Будапеште. О том, что у Валленберга были с собой деньги и драгоценности, знали многие. Но то, что Даниэльсон мог поверить, что вещи были украдены, удивительно. Ни характер, ни поступки Валленберга не давали никакого повода подумать, что он способен на нечто подобное. Даниэльсон должен был знать Рауля достаточно хорошо, чтобы это понимать. Кроме того, он был в курсе, что ценности исчезли во время советских грабежей в помещениях миссии в феврале – марте.

Не может быть сомнений, что драгоценности, которые оставались у Рауля в последние дни его пребывания в Будапеште, он собирался возвратить законным владельцам. Но, если Даниэльсон полагал, что у Валленберга были иные намерения, это могло быть достаточным основанием, чтобы избегать встречи с его матерью.

Лефортово

Двадцать четвертого мая Рауль Валленберг был переведен с Лубянки в Лефортово. Одновременно с ним туда перевели и Вилли Ределя, а Яна Лойду отправили в Бутырку. Валленберга и Ределя поместили вместе, в камере № 203. (Вильмоша Лангфелдера перевели в Лефортово еще в марте.) Интересно заметить, что Валленберг никогда не сидел в одиночке. Чаще всего в камеру помещали по трое заключенных. Еще интереснее то обстоятельство, что его сокамерниками в большинстве случаев оказывались высокопоставленные немецкие дипломаты или чиновники. Если учесть, что Валленберга обвиняли в шпионаже в пользу Германии, трудно увидеть в этом случайность.

Тюремные будни были одинаковыми что в Лефортово, что на Лубянке. В 6:00 или 6:30 подъем, в 7:00 завтрак, состоящий из чая, хлеба и нескольких кусочков сахара. В 10:00–10:30 некоторым категориям заключенных, в том числе дипломатам, полагалась дополнительно каша. Обед (суп и кашу) давали в 13:00–14:00, а ужин (также состоящий из каши) в 18:00–19:00. Так же как на Лубянке, заключенные имели право на ежедневную 20-минутную прогулку в тюремном прогулочном дворике, но это право часто не соблюдалось – ограничивались несколькими прогулками в неделю. В Лефортово тоже была библиотека с литературой на русском языке и душ, находившийся на первом этаже. Раз в десять дней выдавалось нижнее белье и постельные принадлежности. Были аптека и врачи, в том числе стоматолог.

В остальном условия в Лефортово были значительно хуже, чем на Лубянке[93]. Камеры маленькие, 3 × 2,4 м, то есть около 7 кв. м. Основную часть пространства занимали нары и стол шириной 50 см. Поскольку нары были размером 1 × 2 м, в камере с двумя спальными местами оставалось каких-нибудь пара квадратных метров свободной площади. Возле двери располагались ведро-параша и раковина с проточной водой. Окно зарешечено и закрыто сверху металлическим щитком, так что свет проникал только снизу. Если бы не свет, горевший днем и ночью, в камере царил бы вечный полумрак. Толстые стены сложены из оштукатуренного красного кирпича. Пол каменный, холодный. Итальянский дипломат Клаудио де Мор, сидевший в Лефортово в то же время, что и Валленберг, с ужасом вспоминал условия в этой тюрьме: грязь, плесень, вонь, холод – зимой температура в помещении не выше плюс пяти, – прогулки во дворике в 30-градусный мороз в рванье и худых ботинках, пища, состоящая в основном из каши и кислой капусты.

Камера № 203 в Лефортово, в которой Валленберг сидел вместе с Вилли Ределем. Фото 1991 года.

В целом условия в Лефортово были значительно хуже, чем на Лубянке. Но в одном Лефортово выгодно отличалось: местные заключенные могли общаться друг с другом. Это происходило главным образом путем перестукивания. Кроме того, в летнее время на верхних этажах тюрьмы в водопроводных трубах из-за недостаточного напора часто не было воды. Открыв краны, заключенные, чьи камеры питались от одного водопровода, могли использовать трубы в качестве своеобразного телефона и говорить друг с другом. Заключенные камеры № 203 Валленберг и Редель могли общаться со своими соседями и перестукиванием, и по водопроводным трубам. В банные дни, находясь в душе, заключенные могли еще и прокричать друг другу свою фамилию, а иногда даже обменяться несколькими словами.

Для перестукивания существовали две разные методики. Самый обычный вариант: один удар означает латинскую А, два удара – латинскую В, три раза – С и так далее. Метод простой, но затратный по времени. Другой способ – по квадратной табличке, в которой буквы распределены по рядам и колонкам. Первый удар обозначает строку, второй колонку и тем самым дает возможность узнать букву. По этому методу, чтобы передать В, нужно простучать один раз, указывая тем самым на первую строку, и затем два раза, чтобы обозначить номер колонки:

Квадратная буквенная табличка.

Обычно в качестве инструмента для перестукивания использовали зубную щетку. Поскольку все формы общения между камерами были запрещены, перестукиваться приходилось с величайшей осторожностью. Чтобы скрыть свое занятие, заключенный садился спиной к стене с книгой в руке, при этом перестукиваясь другой рукой. Эту руку он вытаскивал из рукава, но рукав укладывал так, что казалось, будто рука по-прежнему там. Надзиратель, наблюдавший через дверной глазок, не замечал ничего подозрительного.

Благодаря Густаву Рихтеру у нас есть сведения из первых рук о Валленберге на Лубянке. С Лефортово дела обстоят хуже, поскольку сокамерник Рауля Вилли Редель осенью 1947 года был убит. Поэтому информация, которой мы располагаем, скудна. Она основывается на немногочисленных тюремных документах, на перестукиваниях и разговорах через трубы (по свидетельству сокамерников, Валленберг “перестукивался очень активно”, “говорил и перестукивался на отличном немецком”). Информация, полученная в результате перестукивания, стала известна в середине 1950-х годов, когда были освобождены некоторые из сокамерников Валленберга и Лангфелдера.