КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
Первым моим естественным желанием было пойти и немедленно доложить обо всем резиденту, а затем найти и наказать подлеца. Однако я понял, что это ни к чему не приведет и будет равносильно самоубийству. Резидент должен был бы обязательно сообщить об этом в Центр, оттуда могла поступить только одна реакция. Мой вызов в Москву для разбирательства обстоятельств дела. Я решил подождать с докладом.
В это время с обеденного перерыва вернулся наш оператор пункта «Ипульс» Аркадий Глазырин. Увидев меня сидящим у стены, он спросил, что я там делаю. Я прямо ответил ему, что вскрыл свой тайник и не обнаружил там его содержимого. При этом я заметил, что содержание тайника особой важности не представляло. Аркадий осмотрел пустой тайник, поковырялся в нем и, что-то пробурчав, ушел к себе в комнату. Он наверняка не придал этому случаю большого значения. Оно и к лучшему.
В те дни я пребывал в каком-то странном состоянии. Один я приходил на работу, писал телеграммы в Центр, разговаривал с приятелями и т. д. Другой же я постоянно думал только об одном. ЧТО ДЕЛАТЬ? Я не мог есть, мой организм отказывался принимать пищу. По ночам меня мучили кошмары, точнее, один и тот же сон. К моей кровати подходит человек во всем черном и заносит над головой топор, чтобы меня прикончить. После этого я в ужасе просыпался.
Что же мне делать, думал я. Доложить или, что равносильно, сидеть и ждать, когда это само откроется, и, таким образом, начать доказывать свою невиновность. Но это ведь бесполезно. У нас споткнувшихся затаптывают насмерть. Пренебречь опасностью и гордо принять наказание, продолжая доказывать свою невиновность, причислив свое имя к миллионам жертв советской системы. Но ради чего? Ведь я уже ненавижу все это всей душой своей. Никто моей жертвы не оценит. И никому она не нужна. «А как бы на твоем месте поступил бы товарищ Ленин?» — вдруг с юмором вспомнил я вопрос, который часто задают себе положительные герои советской литературы. А действительно, как бы он поступил, подумал я. «Ушел бы в эмиграцию», — неожиданно совершенно четко и ясно прозвучало у меня в голове. Мне показалось в тот момент, что это не моя мысль, а что это действительно сказал кто-то другой. Нет, думал я, это не для меня. Ведь я никогда не был прозападником. Я всегда считал, что у Запада свои интересы, что сильная Россия нужна им как собаке пятая нога, будь то Россия коммунистическая, будь то Россия свободная. Я считал, что мы, русские, должны сами решить свои проблемы и что перемена строя в СССР возможна только изнутри, а уж никак не извне. Внешнее вмешательство приведет к консолидации народа и только укрепит режим.
Однако чем больше думал я над этим, тем больше приходил к выводу о том, что другого выхода у меня нет, как ни крути. А на Западе у меня будет возможность хоть каким-то образом выполнить свои планы. И опять думалось, ведь представители большевистского руководства, которые хорошо понимали в этом деле, провели большую часть своей дореволюционной жизни в эмиграции и от этого только выиграли. Но а как же Россия, спрашивал я себя, ведь Россия не любит предателей. Но ведь Россия, которой я старался служить, питая себя иллюзиями, существует только у меня в голове. На самом же деле то, что существует в России с момента прихода к власти большевиков, ей враждебно и бороться с этим — святая обязанность русских. Так что же здесь колебаться? Вот такое творилось в то время у меня в голове.
Нервное напряжение мое было настолько сильным, что для его снятия я начал прикладываться к стаканчику. Это помогало. Все становилось яснее. И вот однажды вечером я совершенно неожиданно попал в компанию нашего партийного лидера Мыльникова. Я встретил его на территории посольства. Он, как всегда, был пьян. Увидев меня, он предложил зайти к нему и выпить еще. Я этого человека не любил и уж никак не в моих привычках пить с людьми подобного рода. Однако в тот вечер меня что-то так и подмывало, и я согласился. В квартире Мыльникова после пары стаканчиков у нас завязался спор, и тут меня прорвало. Я высказал Мыльникову все, что думал о партии, и о коммунизме, и о КГБ, обо всем. В тот момент Мыльников олицетворял собою все, что я ненавидел. И закончилась бы эта встреча для Мыльникова трагически, не приди в квартиру офицер безопасности Леваков. Соседи пожаловались на шум в квартире Мыльникова. Оказывается, что в тот день Мыльников еще до меня скандалил с кем-то раза два.
Леваков удивился, увидев меня, и сказал, что не ожидал, что я могу водить такие компании. «Да я и сам не ожидал», — ответил я ему. Но дело было сделано. Наш разговор слышали многие соседи. Слышимость-то в посольском доме была хорошая. Все уже шло одно к одному. Как говорится, «пришла беда, отворяй ворота». Я был уверен, что мое откровение мне тоже припомнят, когда придет время.
Как-то в частной беседе один из наших шифровальщиков рассказал мне забавную, по его мнению, историю, которую он узнал из письма из Центра. Ему сообщили его друзья, что комиссия по проверке системы безопасности хранения секретных документов КГБ посетила посольства в нескольких странах Латинской Америки и обнаружила столько нарушений режима безопасности, что теперь было принято решение проверять все посольства СССР за границей. Шифровальщик сказал, что скоро и наша очередь придет. Однако ему, по его словам, беспокоиться было нечего, у
